‑ Чуть под колеса мне не угодила.

‑ Обычно они только к вечеру напиваются.

‑ Я не уверен, что это алкоголь, ‑ заметил Валландер.

‑ Тут может быть что угодно. У нас в городе все есть. Героин, кокаин, экстази ‑ любая дрянь найдется.

Коллега Лагерблада пошел за каталкой.

‑ А девчонка вроде бы знакомая, ‑ сказал Лагерблад. ‑ Кажется, я и сам ее сюда привозил.

Он нагнулся и без церемоний расстегнул ее куртку. Девчонка запротестовала, но вяло. Приложив некоторые усилия, Лагерблад достал у нее из кармана удостоверение, прочитал:

‑ «София Свенссон». Имя ничего мне не говорит. Но я точно ее узнал. Ей четырнадцать.

Ровесница Эвы Перссон, подумал Валландер. Что же такое творится?

Они уложили девчонку на каталку. Лагерблад глянул на заднее сиденье, поморщился:

‑ Н‑да, так просто не отчистишь.

‑ Позвони мне, ‑ сказал Валландер. ‑ Сообщи, как с ней обстоит и чем она накачалась.

Лагерблад обещал, и они с напарником повезли каталку прочь. Дождь усилился. Валландер посмотрел на заднее сиденье. Потом услышал, как закрылись больничные двери. Бесконечная усталость навалилась на него. Все общество охвачено распадом, думал он. Когда‑то Истад был маленьким городком в окружении земледельческой провинции. С гаванью и несколькими паромами, которые связывали его с континентом. Но связывали не слишком тесно. Мальмё был далеко. То, что творилось там, здесь редко когда случалось. Но теперь все это давным‑давно в прошлом. Разницы не существует. Теперь Истад посреди Швеции. А скоро окажется и посреди мира. Уже сейчас Эрик Хёкберг, сидя за компьютерами, заключает сделки в дальних краях. И как во всех больших городах, четырнадцатилетняя девчонка шляется по улицам в субботу, с утра пораньше вдрызг пьяная или накачанная наркотой. Я не в силах этого понять. Но в нашей стране царит бесприютность, она насквозь пронизана уязвимостью. Стоит вырубить электричество ‑ и все останавливается. В душах людей тоже гнездится уязвимость. Вот что воплощает собой София Свенссон. А равно и Эва Перссон. И Соня Хёкберг. Вопрос в том, могу ли я предпринять что‑то еще, а не только заталкивать их на реальное или символическое заднее сиденье и везти в больницу либо в полицию.

Он извлек из мусорного бака несколько отсыревших газет, кое‑как почистил сиденье. Потом обошел вокруг машины, осмотрел помятый радиатор. Дождь хлестал как из ведра. Но он не обращал внимания.

Сел за руль, снова поехал на Руннерстрёмсторг. И по дороге почему‑то размышлял о Стене Видене. Который продаст ферму и уедет. Швеция стала страной, откуда все уезжают. Все, кто может. Остаются только такие, как я. И София Свенссон. И Эва Перссон. Он заметил, что разнервничался. Из‑за них, и из‑за себя тоже. Мы целому поколению лжем о будущем, думал он. Молодым людям, которые заканчивают школу, где учителя тщетно борются с непомерно большими классами и все более скудным финансированием. Молодым людям, которым никогда не получить мало‑мальски достойной работы. Они чувствуют себя не просто ненужными, но откровенно нежелательными. В родной‑то стране.

Сколько он так просидел, погруженный в раздумья, одному богу известно. Вдруг кто‑то стукнул по лобовому стеклу. Комиссар вздрогнул. Возле машины стоял Мартинссон с широкой улыбкой на лице и пакетом венских булочек в руках. Увидев его, Валландер против воли обрадовался. В иной ситуации он наверняка бы рассказал коллеге про девчонку, которую отвез в больницу, однако сейчас промолчал. Только вылез из машины.

‑ Я думал, ты спишь.

‑ Просто размышлял, ‑ отрезал Валландер. ‑ Альфредссон приехал?

Мартинссон фыркнул:

‑ Забавно, но фамилия очень ему под стать. Во всяком случае, внешне. Однако весельчаком его вряд ли назовешь.

‑ А где Мудин?

‑ Я заеду за ним в час.

Они пересекли улицу, направились вверх по лестнице, в мансарду.

‑ Заходил некто Сеттерквист, ‑ сказал Мартинссон.