Раздался звонок в дверь. Он вздрогнул. К нему домой гости заходили крайне редко. Наверняка какой‑нибудь журналист ‑ разнюхал адрес и явился. Он убрал виски в шкаф, пошел открывать. Но вместо журналиста увидел на пороге Анн‑Бритт Хёглунд.

‑ Не помешаю?

Он впустил ее в квартиру, стараясь дышать в сторону, чтобы она не учуяла запах виски. Провел в гостиную.

‑ Простыл я. Не могу работать.

Анн‑Бритт кивнула. Но наверняка не поверила. Да и с какой стати она должна верить? Все знали, что Валландер за работой не обращал внимания на простуду и прочие хвори.

‑ Как ты? ‑ спросила она.

Слабость отступила, подумал Валландер. Ушла далеко в глубину. И я ее оттуда не выпущу. Ни за что.

‑ Если ты имеешь в виду фотографию в газете, то я, понятно, считаю, что это скверно. Как фотограф мог незамеченным пройти по коридору аж до комнат для допроса?

‑ Лиза очень расстроена.

‑ Ей бы не мешало прислушаться к моим словам, ‑ сказал Валландер. ‑ Поддержать меня, а не принимать на веру газетную писанину.

‑ Но снимок говорит сам за себя.

‑ Я и не отпираюсь. Да, я дал девчонке затрещину. Потому что она кинулась с кулаками на родную мать.

‑ Тебе, надо думать, известно, что они утверждают совсем другое.

‑ Они врут. Но может быть, ты им веришь?

Анн‑Бритт покачала головой:

‑ Вопрос в том, как доказать, что они врут.

‑ Кто затеял вранье?

Анн‑Бритт ответила быстро и решительно:

‑ Мамаша. Хитрая особа, по‑моему. Она видит здесь возможность отвлечь внимание от своей дочери. Вдобавок, если Сони Хёкберг нет в живых, можно все свалить на нее.

‑ Но не окровавленный нож.

‑ Почему? Хоть его и нашли по указаниям Эвы, она вполне может заявить, что Лундберга ударила ножом Соня.

Да, Анн‑Бритт права. Мертвые говорить не умеют. А тут еще большая цветная фотография: полицейский, ударивший девчонку и сваливший ее на пол. Снимок нечеткий. Но то, что на нем запечатлено, сомнений не вызывает.

‑ Прокурор требует срочного расследования.

‑ Кто именно?

‑ Викторссон.

Валландер ему не симпатизировал. Викторссон прибыл в Истад недавно, в августе, однако комиссар уже имел с ним не одну серьезную стычку.

‑ Получится разборка на словах ‑ чье перевесит.

‑ Заметь: два слова против одного.

‑ При том, что Эва Перссон не любит свою мать, ‑ сказал Валландер. ‑ Во время допроса это было совершенно очевидно.

‑ Смекнула, наверно, что ей в любом случае не отвертеться. Хотя она несовершеннолетняя и в тюрьму не сядет. Вот и заключила пока мир с мамашей.

Внезапно Валландер почувствовал, что ему больше невмоготу об этом говорить. По крайней мере сейчас.

‑ Ты что пришла‑то?

‑ Прослышала, что ты заболел.

‑ Так ведь я не при смерти. Завтра буду на работе. Расскажи‑ка лучше, что дал допрос.

‑ Эва Перссон изменила показания.

‑ Но она же никак не может знать, что Сони Хёкберг нет в живых?

‑ То‑то и странно.

Лишь мгновение спустя Валландер сообразил, что сказала Анн‑Бритт. И тут его осенило. Он посмотрел на нее:

‑ У тебя есть какие‑нибудь соображения?

‑ Почему человек меняет показания? После того как уже признался в преступлении, которое совершил вместе с подельником. Все детали сходятся. Рассказы обоих совпадают. Так почему же один вдруг начинает все отрицать?

‑ Вот именно. Почему? Но может быть, правильнее спросить: когда?

‑ Потому я и пришла. Когда начался допрос, Эва Перссон никак не могла знать, что Соня Хёкберг мертва. Но она полностью изменила свои показания. Теперь выходит, что все совершила Соня Хёкберг. Эва Перссон ни в чем не виновата. И грабить таксиста они не собирались. И в Рюдсгорд ехать не думали. Соня предложила навестить ее дядю, который живет в Бьерешё.