Генрих улыбнулся:

— Что бы он смог это сделать, ты должна дать ему, то есть мне, шанс.

…

— Я могу быть откровенным? — Генрих подался вперед и, невзирая на сгустившийся сумрак салона, Ира увидела горячечные огоньки в его глазах. Дурацкая суббота играла в странные игры. Неужели Генрих в третий раз повторил свой вопрос? Неужели он еще не расставил все свои кованые точки над ее горемычными «і»? А может быть, все только кажется и обличительные речи Сологуба звучат лишь в ее воображении?

На всякий случай Ирина уточнила:

— Не стоит. В принципе я все про себя знаю. Мне действительно не просто найти нужного человека и достаточно сложно с ним сойтись. Но это не повод принимать твое предложение.

Ответить Сологубу помешал телефонный звонок. Нашелся любимый сын и, обнаружив обилие вызовов, всполошился.

— Да, Костенька. Да, нет, не могу сейчас. В общем, авария. Кошмар, завтра приходи с утра пораньше, пожалуйста. Пока.

— Вы тоже мастерица общаться с мужчинами, — прокомментировал немного напряженно Сологуб. Ира улыбнулась:

— Это Костя, сын.

Второй звонок не дал закончить фразу. Не взглянув на экран дисплея, после Кости могла позвонить и выразить участие родной свекрови только невестка, Ира ответила:

— Алло.

— Привет. Это Сева.

Ира извиняюще улыбнулась Генриху и произнесла как можно более равнодушно:

— Я не могу сейчас разговаривать.

— И не надо. Через час я буду у тебя, — категорический тон исключал обсуждение.

— Подожди, — она открыла дверцу и вышла из машины.

— Ирка, я был полным идиотом, — неслось из трубки. — Извини. Я сейчас еду к тебе. По дороге хватаю цветы и конфеты и мчусь, — Сологуб форсировал события с присущим ему темпераментом.

Ира покачала головой. Просто первый бал Наташи Ростовой. То никого не дозовешься, а то от ухажеров отбою нет. Генрих Сологуб берет на перевоспитание, Сева Рубаняк тянет в постель. Если подождать, может Николай или другие воздыхатели подтянутся? Как ни мало их было за три холостяцких года, а на одну дурацкую субботу хватит с избытком.

— Сева, ты на часы смотрел?

— А что?

— Хотел бы ты от меня что-то путного, позвонил бы днем. Позвал бы в кафе, парк, тир, зоопарк, наконец. А на ночь глядя, я гостей не принимаю.

— Я с самыми серьезными намерениями. Мы с тобой такие дела закрутим. Я уже обо все договорился. Мы едем в Москву. У тебя будет оклад пять штук баксов…

Услышав взлелеянную в мечтах цифру, Ира нажала на отбой, а потом и вовсе отключила телефон. Она устала от Сева, денег, Генриха, субботы, своего прошлого и настоящего. Она устала от всего и всех и хотела одного — никого не видеть, никого не слышать, запереться в четырех стенах, уткнуться в подушку и тихо заплакать.

Не оборачиваясь, не прощаясь, Ира побрела к своему дому. Вдогонку полетело собственное имя и торопливые шаги. Сологуб настиг ее метров через десять.

— Не уходи, — попросил почти жалобно.

— Отпусти меня, — в свою очередь попросила Ира.

— Тебе плохо со мной?

— Мне с тобой ни как.

— Это пройдет.

— Ты хороший человек, Генрих. Но не мой. И я не твоя. Я просто красивая, вот ты и раскис. Пережил, наконец, свое горе, потянулся к первой встречной симпатичной бабе и раскис.