Сегодня была пятница, и Шелли пришло на ум, что следующей ночью исполнится пять недель с тех пор, как они с Клэр прибыли в Венецию, чтобы встретиться с ребенком Клэр ― Аллегре было теперь девятнадцать месяцев, из которых последние четыре она провела в Венеции с Байроном, своим отцом. Клэр отчаянно хотела увидеть дочку, и Шелли согласился ей помочь. Он как раз подыскивал предлог, чтобы посетить Байрона, повод, который будет выглядеть благовидно для любого из прислужников Австрийского правительства Италии, которые, вполне может статься, следят за сумасбродным английским лордом. 

Их гондола прибыла в город с материка. Они, должно быть, двигались близко к этому острову, хотя из-за темноты и грозы они так этого и не увидели. И хотя цепочки огней там, где раскинулась Венеция, были почти невидимы сквозь ливень, хлеставший за испещренным дождевыми полосами окном гондолы, вода была также спокойна, как и сегодня, так как протяженные острова Лидо на западе защищали лагуну от бушующей Адриатики.

Потащив из ладони длинную занозу, он кисло ухмыльнулся. «Лагуна всегда невозмутима, ― подумал он. ― Даже несмотря на то, что город больше ритуально не обручен с морем, море, очевидно, все еще питает… нежные чувства к этому месту».

Они прибыли в гостиницу в полночь, и еще до того, как они успели удалиться в свои комнаты, толстая хозяйка гостиницы, прознавшая, что они англичане, сочла своим долгом поведать им о их диком соотечественнике, к тому же лорде, который проживает во дворце на Канал Гранде посреди зверинца из собак, обезьян и лошадей, и всех шлюх, которых гондольеры успели к нему переправить.

Клэр побледнела, вообразив свою малолетнюю дочку посреди этого вертепа, и Шелли некоторое время казалось, что придется послать за лауданумом, чтобы уложить ее в постель. Наконец она отправилась спать ― но, прежде чем лечь самому, Шелли долго стоял у окна, наблюдая за темными клубящимися облаками.

Он знал Клэр столько же, сколько и Мэри, познакомились они, к слову говоря, за два года до того, как Клэр прибыла в Лондон в возрасте восемнадцати, чтобы соблазнить печально известного Лорда Байрона; он тогда помог ей в ее начинании, так как безотчетно не считал женщин своей собственностью… хотя Клэр вряд ли могла называться его женщиной. Шелли всегда находил ее привлекательной, и часто во время их путешествий делил кровать вместе с нею и Мэри, но он до сих пор даже не пытался за ней ухаживать.

Этому вроде бы не было никаких препятствий ― он, Мэри и Клэр имели соглашение по поводу неестественных законов, навязанных людям близнецами-угнетателями Церковью и Государством, касательно супружества и моногамии. К тому же теперь, в возрасте двадцати, Клэр казалась ему еще прекраснее ― одна лишь мысль о том, как она заснула возле него в гондоле, черные локоны ее волос рассыпались по его плечу, а мягкая теплая грудь прижалась к его руке, заставила сердце снова учащенно забиться и почти уговорила его на цыпочках прокрасться в ее комнату.

Хотя он и был идеалистом, он достаточно хорошо разбирался в женщинах и знал, что ее не придется ни к чему принуждать.

Но это определенно сделало бы его положение еще более тяжелым. Жизненный опыт сделал ее трезвомыслящей, но она не смогла бы удержаться от того, чтобы принять такую ― любовную связь? ― как обещание сделать все возможное, чтобы вернуть обратно ее дочь Аллегру, а он совсем не был уверен, что сможет повернуть разговор с Байроном в это русло.

Становилось поздно. Запах стоялой воды начал просачиваться в коридор сквозь неясный силуэт окна, и он подумал, что каналы ― когда все гондолы и лодки бакалейщиков удалились на ночь и больше не возбуждали на воде яркую зыбь, столь любимую художниками и туристами ― испускали это полуночное свидетельство их почтенного возраста.

Это его отрезвило, и он тихо проследовал в свою комнату.