От радости он потерял бдительность и не успел рвануться к цели, как нога опять наткнулось на чье то мягкое тело, которое вздрогнуло, указывая, что это живое существо, но не издало никакого звука, кроме слабого повизгивания. Хью моментально опустился рядом с человеком, уперев в его горло кинжал. На этот раз он действовал осторожнее, и убийства не случилось. Да в том и не было необходимости. Сильный запах пива и рвоты ударил в нос Хью, когда он наклонился, чтобы вполголоса отдать приказ молчать. Это и предопределило дальнейшие действия. Потребовалось не больше минуты, чтобы обрезать у пьяного нагрудные шнурки, которыми связать ему руки и ноги. Следующей минуты хватило, чтобы вогнать ему в рот кляп из лоскута, вырванного из его же одежды. Перешагнув через спящего, Хью приблизился к седлам. Его руки нащупали фонарь с погасшей свечой. Немного помедлив, он достал из поясного мешочка кремень, кресало, трут и зажег свечу. Если человек, лежащий на полу, был охранником, а убитый – его сменщиком, то, вероятно, пока никто больше не придет в сарай. Правда, было слабое опасение, что фонарь выдаст его, но он же позволит оседлать коня гораздо быстрее, и Хью решил рискнуть.

Он поднял фонарь – и от души улыбнулся. Седла, до которых он добрался, были украшены выпуклым орнаментом из серебра, чепрак, лежавший рядом, был расшит серебром и золотом. Хью повернулся, чтобы взглянуть на лошадей, и, увидев высокого, сильного боевого коня, выделявшегося среди других, менее рослых животных, улыбнулся еще шире. Он подумал, что здесь остановился сам сэр Вильям де Саммервилль. Теперь Хью был благодарен кастеляну за задержку со сдачей Уорка. Ведь Саммервилль наверняка разместился бы в крепости, если бы она перешла к нему.

Мгновением позже руки Хью ласкали статного боевого коня. Многие, наверное, дважды подумали бы, прежде чем без помощника пытаться седлать чужого боевого коня, поскольку у таких коней воспитывают лютую ненависть к посторонним. Однако Хью имел подход к животным. Он что то нежно бормотал коню, поднося ему полную горсть зерна из мешка, стоявшего рядом с седлами. Такая взятка в сочетании с бесстрашием Хью быстро сделала свое дело. Пока конь выбирал последние зернышки с его ладони, были закреплены удила и повод. Затем Хью подвел коня к мешку, который осчастливил скакуна на то время, пока надевались чепрак и седло. После этого не составляло труда вывести жеребца наружу, где шум вряд ли потревожил бы тех, кто находился в доме, и дать тычка ему под ребра, чтобы надежно затянуть подпругу.

С улыбкой до ушей Хью вскочил в седло, миновал рысью двор и выскочил на дорогу. Ему часто говорили, что человек, верный и преданный долгу и творящий добрые дела, облегчает себе путь на небеса и этим вознаграждает сам себя, но на сей раз вознаграждение было совершенно реальным. Хью теперь стал богаче, обретя чудесного коня и его роскошное снаряжение. И все это отобрано у богатого врага. И не надо испытывать чувство вины за то, что поживился за счет последних грошей бедняков.

Однако судьба приготовила для Хью новые испытания. Ему не удалось скрыться незамеченным. Случайно один из выпивавших с сэром Вильямом де Саммервиллем в доме хозяйки пивной вышел по малой нужде как раз тогда, когда Хью удалялся в направлении дороги. Этот человек был пьян, но не настолько, чтобы не заподозрить что то неладное во всаднике, скачущем к югу из деревни, зычно окликнул его и приказал остановиться, что Хью, конечно, пропустил мимо ушей. Наоборот, он пустил коня галопом и не сбавлял темпа до тех пор, пока не проехал через весь лагерь, строго держась дороги, ведущей прямо на юг. Но когда Хью решил, что стук тяжелых копыт больше не будет доноситься до лагеря, он сдержал коня и повернул на запад.