Делать нечего. Веня неохотно оставил свою Анечку, подхватил лежащий на подоконнике скрипичный футляр и аккуратно достал из него инструмент. Сразу успокоившийся народ, готовясь внимать высокому, поспешил занять свои места. Владельцы фотоаппаратов расчехлили оные, а все это время практически не расстававшийся с видеокамерой Вучетич, растолкав всех, переместился на самую козырную позицию, бесцеремонно согнав с нее полковника Жмыха. В кабаке — оно как в бане: все равны. Но те, кто с камерами, — равнее прочих.

— Ну как? Я молодец? — гордо вопросил Шевченко, возвращаясь и занимая место рядом с Натальей. — Согласись, хитро я всё устроил?

— Угу, хитрожопо.

— Фи, Наташа! Это же моветон! И вообще: с тебя за смекалку — поцелуй.

— Я тебя поцелую, — мрачно пообещала Северова. — Потом. Если…

В этот момент взгляд Наташи невольно зафиксировал приветливо воркующих напротив Ольгу и Мешка. Изменившись в лице, она быстро обернулась к Тарасу и, притянув его голову обеими руками, с какой-то вампирской страстью впилась ему в губы. Поцелуй получился весьма и весьма. Так что народ потихонечку начал удивленно переглядываться и шушукаться по углам. Но тут Веня очень вовремя взял первые скрипичные аккорды, и лишь тогда Северова позволила себе отпустить на волю прибалдевшего Тараса. Ну никак не ожидавшего столь скоропалительного эффекта от претворения в жизнь расчетливых планов на окончание вечера относительно Наташи.

За весьма недолгий период вынужденного знакомства с коллективом «гоблинов» Веня, тем не менее, успел прекрасно изучить музыкальные пристрастия «крестных отцов». Поэтому он действительно не стал терзать присутствующих на вечеринке милицейских ВИПов классическим репертуаром, а заиграл собственно-изобретенное попурри на темы Френкеля-Мокроусова к кинотрилогии про «Неуловимых мстителей». Здесь было всё одновременно и знакомо, и незнакомо: вышибающие пьяную слезу интонации «Русского поля» перемежались бесшабашным чардашем а-ля Буба Касторский, последний в совершенно немыслимом перескоке перетекал в пронзительную «Вербу-Вербочку», а та в свою очередь, лихо подскочив в самом щемящем месте, оборачивалась залихватской песней Яшки-цыгана.

— Обалдеть! — доверительно склонившись, зашептала Прилепина на ухо Мешку. — Он играет просто потрясающе!

— Что ты! Венька, он ведь настоящий профессионал! Служит в концертном камерном оркестре Санкт-Петербургской консерватории.

— Надо же, а я и не знала!

В помещении кафе висела та самая, которая звенящая, тишина. В какой-то момент внимающий музыке народ был уже на волосок близок к эстетическому экстазу, но затем случился досаднейший облом — на заднем плане, за спинами у слушателей что-то грохотнуло так, что большинство из присутствующих нервно вздрогнули. Источник радиопомех обнаружился быстро: это окончательно набравшийся Гриша Холин, задремав, уронил голову на стол. И тем самым на некоторое время завладел внимание аудитории, невольно сделавшись центровой фигурой стихийно сложившегося анекдотно-классического перформанса «морда в салате».

— …Виталя, сюда! Сюда смотри! Снимай-снимай! Уликовый момент! — возбужденно зашипел Тарас, азартно потирая руки. — Всё, теперь Гришка точно не отвертится!

Вучетич, усмехаясь, развернул камеру на сто восемьдесят градусов, захватывая видоискателем крупный план с безмятежно спящим, уморительно посапывающим Холиным.