Жмых задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— В общем так, Андрей, к завтрашнему утру представишь мне подробный план мероприятия по ресторанной встрече. Если придем к пониманию, что обеспечить полную безопасность Ковелиной в кабаке нам не по силам, будем либо срочно подключать следствие, либо просто откажемся от этой встречи. Ибо такой хоккей нам не нужен! Уяснил?

— Уяснил. Всё как обычно: суетились-суетились, а как до дела — открестились.

— Скорей тогда уж перекрестились… Да, Андрей, и ещё одно: у меня никак из головы не выходит наш с тобой былой разговор в ВМА. За «крота». Я тут давеча к убойникам заезжал, нарочно интересовался. Зеча, киллер этот, как в воду канул.

— Я в курсе, сам на днях смежникам звонил. К слову, там уже и сами не рады, что Литву приземлили. С доказухой у них совсем напряжно.

— Даже так?

— Ага. Сначала Айрапетяна завалили…

— Не без нашего, заметь, скорбного присутствия.

— Пал Андреич! — взмолился Мешок. — Ну, не сыпь ты мне бакалею на раны!

— Буду. Сыпать. Дабы в тонусе держать: и тебя, и твою грязную, как ты её называешь, дюжину… Так что там говоришь за новые напасти?

— В конце прошлой недели ещё один ключевой свидетель преставился. Типа застрелился. Из охотничьего, заметьте, ружья.

— А почему типа? Есть какие-то сомнения в самостоятельности?

— У официального следствия сомнений, как всегда, нет. Но парни, выезжавшие на место, потом поделились, что длина ружья, найденного рядом с трупом, больше метра. Чтобы выстрелить из него самому себе в лоб, надо взять его руками за ствол и спустить курок большим пальцем ноги. Покойный был не обут, но в носках.

— Хочешь сказать, что без носков нажать пальцем ноги на курок было бы проще?

— А развет нет? Кроме того, вызывает вопросы и положение ружья. Оно лежало на полу вдоль тела, причем ствол был направлен в сторону ног, а не головы. Почему не наоборот? И еще, на шее спереди у покойного имелся кровоподтек, форма которого позволяла предположить, что перед смертью он сильно ударился шеей о срез ствола.

— М-да, дела… Слава богу, что этот ключевого, как ты говоришь, свидетеля не успели к нам на довольствие определить. Иначе бы всё… Наше экспериментальное подразделение стало бы печальной жертвой эксперимента. Погоди, Андрей! Но коли так, может, ты всё-таки погорячился? Уж к этому самоубийце никто из наших касательства точно не имел. Так, может, это всё-таки не у нас, в Главке течет?

— Может, и не наши, — задумчиво покачал головой Мешок. — Извини, Пал Андреич, за всей этой суетой-запарой все как-то не было времени сесть, да потумкать.

— Ты вот что: ежели чего дотумкаешь — сразу ко мне.

— Самой собой.

— Но, знаешь, Андрей… Лучше бы ты того… Не натукмал, короче…

…Однообразные и большею частию депрессивные пейзажи, равно как лица аборигенов малой родины нашего нового Президента, всегда нагоняли на Андрея тоску. Ну не любил он Купчино, вот просто-таки не переваривал! И дело не только в шокирующем количестве гопников и наркоманов на гектар местной площади — этот показатель давно снивелирован по всей территории Питера. Что говорить, если даже в их некогда элитном «академическом» доме в Финляндском переулке на лестничных площадках использованные шприцы порой хрустят под ногами как мартовская снежная корочка. Скорее это были пресловутые комплексы, свойственные петербуржцам, коим посчастливилось осесть в историческом центре города. Эдакий, знаете ли, пан-питерский эстетствующий снобизм.