Он сморгнул. Да, пятно  осталось на месте, немного справа, ближе к верхнему

краю. И  пятно было большим - ничего  удивительного, что радио так трещало.

Он снова  занялся чтением, ему хотелось добраться  до конца статьи до того,

как  солнце  сядет.  Сначала  он  просто  получал  удовольствие,  следя  за

безупречной    логикой     математических    рассуждений.    Трехпроцентная

нестабильность солнечной константы - да, это были стандартные цифры; солнце

превратится в  сверхновую звезду,  если произойдут такие  изменения. Однако

Динковский  пошел дальше  -  при помощи  нового математического  оператора,

которого  он назвал  "коромысло", ему  удалось определить период  в истории

развития звезды,  когда это  может произойти, а  потом посредством двойных,

тройных  и четверных  "коромысел"  он сумел  показать, как  можно вычислить

наиболее  вероятное  время  взрыва.  Блестяще!  Динковский  даже  определил

пределы  погрешности  своего исходного  оператора,  как  и положено  делать

истинному статистику.

Однако,  когда  Брин вернулся  назад,  чтобы  еще раз  проследить за  ходом

рассуждений,  его  несколько отстраненный,  чисто интеллектуальный  интерес

сменился личным. Динковский рассуждал  не о звездах земного солнца вообще -

в последней части его статьи речь шла о нашем солнце, солнце Брина, об этом

огромном симпатичном  парне, на лице которого  появилась странная веснушка.

Черт подери,  это веснушка была  слишком большой! Это была  дыра, в которую

вполне  можно  засунуть  Юпитер.  Теперь  он видел  ее  слишком  отчетливо.

Все говорят о том времени, "когда звезды постареют и наше солнце остынет" -

но это  некая абстракция,  как и мысль  о собственной смерти.  Брин думал о

возникшей проблеме, уже как  о своей собственной. Сколько времени пройдет с

того  момента, когда  нарушилось  равновесие, до  того, как  ударная волна,

распространяющаяся во  все стороны, поглотит Землю?  Без калькулятора он не

мог  получить ответ  на этот  вопрос, хотя  все необходимые  формулы лежали

перед ним.  Ну, скажем,  полчаса с начала  процесса до того  момента, когда

земля сделает "п-ф-ф!".

Его охватила печаль. И ничего больше не будет? Никогда? Колорадо прохладным

летним утром...  длинной, безупречно  ровной дороги на  Бостон, над которой

поднимается легкий дымок... не  распустятся больше почки весной. И не будет

влажных, морских  запахов рыбного рынка в Фултоне  - впрочем, Фултона уже и

так  нет. Кофе  в "Утреннем Зове".  И не  будет земляники на  склонах холма

возле  Нью-Джерси,  растекающейся  кисло-сладким  соком во  рту.  Не  будет

рассветов  на  южном побережье  Тихого  океана,  когда бархатистый,  нежный

воздух холодит кожу под рубашкой, а в удивительной, волшебной тишине слышен

лишь плеск  волн о борт старой баржи - как же  она называлась? Как это было

давно - "С.С.Мэри Брюстер".

И луны  не будет, когда исчезнет  земля.