— Нина, прошу, погуляй пока… У нас тут с майором мужской разговор…

Аленцова взглянула на прищуренные глаза Канашова и, обиженно поджав нижнюю губу, направилась к выходу.

Харин растерянно глядел на комдива, то и дело облизывая губы. Он сутулился и нервно барабанил пальцами по колену.

— Разрешите курить, товарищ полковник?

— Кури. И не думай, что буду тебя ругать без свидетелей. Есть такие откровенности, которые не все поймут правильно. Да и тебя это может обидеть.

Харин делал длинные затяжки, окутываясь клубами дыма.

— Я не из обидчивых, товарищ полковник. Особенно если справедливо…

— Вот я и хочу все, что думаю о тебе, сказать в глаза. А ты тогда уж сам с собой, со своей совестью говори и оценивай, что к чему.

Майор Харин не ожидал такого разговора. Он вспотел от волнения и то и дело утирал лоб и шею.

— Сейчас, Харин, я тебе не начальник, а просто старший по годам товарищ. Смотрю я на тебя и думаю: как же ты жизнь наметил прожить? И вижу, путь ты в жизни выбрал неправильный.

— Это почему же неправильный, товарищ полковник? В чем он неправильный?

— Во всем. Где ты родился, Харин? На чьей земле вырос? В Советской стране, на русской земле. Тебя в люди вывели, командиром Красной Армии сделали. А как ты ведешь себя на фронте? Мы ведь знаем твои проделки…

Харин, слегка прищурившись, улыбнулся уголками рта, облизнул губы.

— И зря ты усмехаешься, — уловил Канашов его настроение.

— Товарищ полковник! — вскочил Харин. — Я вижу, наговорила вам Аленцова на меня…

— Не трогай ты Аленцову, — поморщился комдив. — И не суди о людях по себе. У меня глаза на месте, и живу я своим умом. И вот тебе совет мой товарищеский: иди в ногу с нами, иди и понимай, что сейчас главное для народа, и тогда ты наш, советский человек. А не приспосабливайся, не преуспевай за счет других, иначе тебя будут все презирать и у честных людей не будет к тебе уважения. Обмануть каждого в отдельности можно, но всех не обманешь. Народ, он все видит: кто чем дышит и как живет.

Канашов подошел поближе к Харину, иронически поглядел в глаза.

— Интенданты наши, надеюсь, тебя не обидели? Ты ведь у них, оказывается, был на особом снабжении…

— Что вы, товарищ полковник! Я получил все, что положено по норме.

Канашов нехотя подал ему свою жесткую, сильную руку.

Харин пожал ее мягкой потной ладонью.

Он стоял, не уходил, какой-то весь обмякший и растерянный.

— Товарищ полковник, я уезжаю, но мне бы хотелось, чтобы вы правильно меня поняли… Вокруг меня было столько завистников: молодой, большая должность доверена… А с разведкой неудачи. Поверьте, это не моя вина. Я честно выполнял ваши приказы, но Изнанкин саботировал ваши указания. Я докладывал Стрельцову, он в курсе дел. Но что я могу сделать? К вам идти жаловаться — не такой я. кляузный человек…

— Жалобы тут ни при чем. Надо было требовать, точно выполнять мои приказы, помогать исполнителям. Ведь вы же академик…

— Я человек честный, товарищ полковник…

Вошла машинистка медсанбата Алла Цветкова и, смущаясь, обратилась к Канашову:

— Вы извините меня, товарищ полковник… — Она показала рукой на Харина: — Вот он занял у меня шестьсот рублей четыре месяца тому назад. Каждый месяц обещал отдать и вот теперь уезжает. Я случайно в штабе была и узнала…

— Отдаст, товарищ Цветкова, отдаст. Он же еще не уехал…

— Знаем мы его, товарищ полковник. У Фени Яшиной занял две сотни, и ни часов, ни денег.