За изгибом хода сообщения комбат чуть было не налетел на белокурую девушку — военфельдшера его батальона Валю Пятеркину. Она склонилась над бойцом, лежащим на дне траншеи на разбросанных повсюду полевых цветах, прикладывала к его груди маленькое розовое ухо. Увидев Миронова, бросила в его сторону испуганный взгляд, и в ее зеленоватых крупных глазах блеснули слезы.

— Убит, — сказала она, и маленькие пухлые губы ее покривились будто от боли.

Она собрала со стен траншеи зацепившиеся цветы и положила их на грудь бойцу. И как бы оправдываясь перед Мироновым, сказала:

— Он давно уже носил мне цветы в землянку. А сегодня не принес. Меня вызвали сюда к раненому комвзвода, а он, — показала она на убитого, — как увидел меня, отправился за цветами. Я кричала ему, чтобы вернулся, но не могла остановить. Не послушал…

Она всхлипнула, утирая пилоткой слезы, Сейчас она, маленькая, заплаканная, сидела на корточках и чем-то напоминала Миронову Золушку, которую зло обидели. И ему стало ее жалко. Он погладил ее шелковистые волосы.

— Валя, не плачьте. Теперь ему уже ничем нельзя помочь.

Она бросила на него сердитый взгляд снизу вверх, как бы говоря: «Уходите отсюда!»

Миронов, подчиняясь ее немой просьбе, ушел. Возвращался он на командный пункт под впечатлением только что увиденной им трагической развязки любви. Она невольно напомнила о Наташе. И Миронов подумал: «А полез бы я за цветами для Наташи, рискуя жизнью»? И сам себе ответил: «Полез бы». Он знал, что она очень любит цветы. По дороге он нарвал цветов, пришел в землянку и поставил их в гильзе от снаряда. Чайка искоса поглядывал на начальника.

— Что с вами, товарищ комбат?

Миронов лежал в раздумье. Появилось сосущее, настойчивое желание выразить пережитое чувство стихами. В голове сталкивались, лезли друг на друга, громоздились слова — красивые и грубые, короткие и длинные, знакомые и чужие. Их все становилось больше и больше. Они распирали голову до боли. И уже несколько ручейков с разным ритмическим звоном текли, ломая словесные преграды. И вот карандаш зашуршал по бумаге.

Вбежал сержант Чайка.

— Товарищ старший лейтенант!

— Чего там еще?

— Товарищ старший лейтенант, — задыхался Чайка. — Из штаба полка звонили: ваш брат приехал, — в его голосе дрожала радостная струна.

Миронов даже не повернулся к нему. Он знал, что полк получает новое пополнение. Вот и прибыл какой-то однофамилец, да и только. Откуда быть брату? Ему и шестнадцати лет не исполнилось, как он мог попасть в армию? К тому же место на Дону, где жила семья Миронова, недавно заняли немцы. «И потом если бы и очутился брат в армии, как мог попасть именно на этот фронт, в ту же армию, дивизию и полк, где служу я? Нет, это невозможно…»

— Да, совсем запамятувал… Вам письмо.

Миронов взял. Письмо было от Талановой.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите мне за вашим братом в полк съездить?

— Да что вы сегодня очумели? Какого-то брата придумали…

Миронов вышел из терпения, поднялся и сел, свесив ноги. Но, встретив обиженный взгляд Чайки, сказал:

— Ладно, поезжайте. Только это не брат. — И объяснил, почему он считал так.

Чайка был украинцем и имел упрямый характер. Он выслушал его доводы смиренно, но все же в полк уехал.

Миронов тут же начал читать письмо. Ляна описала подробно, как они с Наташей выходили из окружения, о том, как Самойлов вывез ее, раненную. Наташа осталась ожидать следующего рейса. Когда Самойлов прилетел за Наташей, то ее не нашел.