В сегодняшней рукопашной схватке с немцами он не избежал ушибов и ссадин. Левая сторона его головы распухла, и пилотка, свалившаяся набекрень, казалось, держалась только на ухе.
— Нет, сейчас немец атаковать не станет. Разве только к вечеру соберется, — сказал Миронов.
— Товарищ комбат, давайте потихоньку выпустим спирт в землю. Так чисто сделаем, никто и не подкопается… Как мне быть дальше: у меня всегда полроты в охране, а полроты пьяные. Ну сколько терпеть еще будем такое безобразие?
Мысль о том, что надо избавиться от спирта, давно приходила к Миронову. Он доложил об этом командиру полка. Изнанкин выругал его за бесхозяйственность и приказал своему помощнику по снабжению взять на учет каждую бочку и вывезти спирт на склады полка. Но помощник не торопился с выполнением приказа. Он не горел желанием заводить учет и организовывать вывоз спирта под обстрел немецких минометов. Командир полка изредка напоминал ему, но помощник каждый раз находил уважительную причину; то у него не хватало транспорта, то людей, то он ссылался на более насущные нужды — доставку боеприпасов, горючего и продовольствия.
Натевадзе закурил, жадно глотая дым, потом постучал массивным кулаком себя по лбу и сказал с разочарованием комбату:
— Дурная башка, и как это я не успел вылить весь спирт? Никто бы и не ругал нас, списали бы на немцев. А теперь что делать?
— Вот что, Сограт Ильич: «После драки кулаками не машут» — говорит русская пословица. Главное сейчас — сделать недоступными немцам подступы к заводу. Вон видишь, мелкий овражек с кустами?
— Вижу.
Овражек упирался в передний край нашей обороны. Немцы не раз использовали его, как один из скрытых подступов, для накапливания пехоты.
— Этот овражек работает не на нас, а на немцев, хотя мы его и простреливаем. По-моему, там надо установить скрытую огневую точку с двумя направлениями огня. Одно — в сторону противника, другое — параллельно нашей обороне. Выход из овражка придется заминировать. Ты, Сограт Ильич, и займись этой работой сегодня ночью. Саперов я тебе выделю.
Натевадзе тяжело вздохнул.
— Трудно, товарищ старший лейтенант, очень трудно.
— Знаю, что нелегко. Но надо.
— Если обнаружат, что мы работаем, они нам жизни не дадут.
— Знаю. В том и главная задача — скрыть от немцев, чтобы не пронюхали.
— Есть, товарищ старший лейтенант.
— Каждое утро докладывайте мне, что сделано. Артиллерия окажет поддержку вашей роте.
Они распрощались. Миронов свернул в ход сообщения и направился на свой командный пункт. И тут услышал он частые очереди немецких автоматов, перемежающиеся с редкими разрывами мин. Маскируясь густыми кустами прошлогоднего бурьяна, он осторожно раздвинул их на бруствере и увидел странную картину. На нейтральной полосе между нашими и немецкими позициями полз по-пластунски боец. Его пилотка изредка появлялась на поверхности луга в разноцветье и снова исчезала.
«Кто это? Что он там делает? Это по нему всполошившиеся немцы открыли огонь».
К Миронову подошел Натевадзе.
— Зачем вы послали бойца? — показал Миронов.
— Я никого не посылал, товарищ старший лейтенант.
— Но это же ваш боец там ползет? Как же вы не знаете, что он там делает? — возмутился Миронов.
Натевадзе обещал узнать и ушел, а Миронов продолжал наблюдать за странным бойцом. Пока командир роты ходил узнавать, боец стал возвращаться, и огонь по нему со стороны немцев еще более усилился. И вдруг все замолкло, как по команде: «Отставить!» Наступила необычная для фронта тишина, в которой можно было, услышать гудение пчел, летающих над цветущим лугом. |