|
Но когда приблизились к вокзалу метров на триста-четыреста, немцы открыли шквальный огонь. Они не давали поднять головы нашим бойцам. Миронов еще раз повторил беглый огневой налет и еще раз сделал попытку атаковать полком. Повторилась та же картина. Губить людей понапрасну и лезть напролом, не зная, что перед тобой за противник, и какая у него оборона, было по меньшей мере безрассудством, а по-честному говоря, преступлением. И Миронов принял решение отвести полк на исходный рубеж. «Но почему же подвижному отряду удалось ворваться на станцию? — недоумевал он — Почему?» Успех отряда и неудача при этом атак полка оставались для него теми загадками, которые нередко подсовывала нашим командирам война.
Миронов позвонил в штаб и доложил о неудавшемся наступлении. Полковник Андросов был очень удивлен докладом и впервые за всю совместную службу грубо выругал его. — Да-а-а, майор, подвели вы дивизию! Так подвели, что и представить трудно. Что теперь я буду докладывать командующему? Почему подвижный отряд полка сумел захватить станцию, а вы всем полком не смогли взять Суровикино? — удивлялся он. Если бы Миронов мог сам себе ответить на этот вопрос, то не надо было бы ему краснеть и докладывать (о, как это трудно всегда!), что приказ им не выполнен. Комдив долго молчал. Можно было догадаться, что он переживал, думая, как выйти из создавшегося трудного положения. — А что, если тебе попробовать еще раз атаковать ночью? Подошлю тебе в Верхне-Осиновку два гаубичных дивизиона. Огневой налет. Штурмуй и бери непременно. Расстроенный Миронов повеселел. «Два дивизиона, да еще гаубичных, — это настоящая сила». Глухую ночную тишину потрясли мощные залпы гаубиц. Они открыли огонь по Суровикино. В поселке вспыхнули очаги пожаров. Полк с прежних исходных позиций в третий раз ринулся в атаку. Но его снова встретил шквальный огонь немцев, и он понес большие потери. И на этот раз пришлось отойти. Радоваться, как понял Миронов, было преждевременно. Оборона в Суровикино осталась не прорванной. Для него в дивизии она была по-прежнему трудноразрешимой загадкой.
2
Пожалуй, на войне нет ничего опаснее тупого упрямства. Это оно толкает на неоправданные жертвы, на действия вслепую, когда, «не зная броду, суются в воду». На следующий день, поддаваясь тщеславным настроениям ущемленного самолюбия и ревностно охраняемого начальниками престижа, полетели радиограммы, телеграммы, начались устные переговоры сверху вниз и снизу вверх с единственной целью — найти виновника ошибочного донесения, вместо того чтобы начать обычную деловую подготовку к очередному наступлению. А главный промах произошел от недооценки противника. Может, первые успехи вскружили голову? Скорее всего, было именно так. Хотя каждому — от рядового до командира полка, всем, кто находился на переднем крае, — было ясно, что без определенной подготовки этот сильно укрепленный узел немцев взять не удастся. А если бы командующий армией не поддался хмельному головокружению успехами, а оценил по-серьезному обстановку, которая сложилась в наших войсках в результате высоких темпов наступления, он бы понял, что стремительное наступление нарушило управление и взаимодействие между атакующими и поддерживающими подразделениями и частями. И о противнике они знали разве то, что он находится перед ними, и не более. Двое суток бесплодных атак не дали никаких результатов, а только увеличивали ничем не оправдываемые потери. К концу вторых суток подошли еще две дивизии — одна справа от полка Миронова, другая слева. |
