— Родной ты мой. Воды ему, воды! — крикнул он.

     Адъютант Бурунова и пожилой санитар уложили бойца на койку комдива, Аленцова сделала укол новокаина. Боец, все так же тяжело дыша, приоткрывал веки, медленно оживая.

     Губы его зашевелились, и у рта снова стала пузыриться кровь.

     — Товарищ полковник, — чуть слышно, почти шепотом, сказал он. — Батальон ведет бой у вокзала. Командует лейтенант Еж. Он меня послал.

     «Значит, предчувствие меня не обмануло, — подумал Бурунов. — Не мог батальон погибнуть. Я верил своим людям. Надо быстрее доложить командующему».

* * *

     Бурунов возвращался к себе в блиндаж после доклада командующему. Будто кто снял тяжелый камень, и сразу отлегло от сердца. Первый батальон полка Коломыченко не погиб и не разгромлен, а продолжает сражаться. Шутка ли сказать, пропал батальон — сотни человек, и несколько дней ни слова о них, как в воду канули. За эти трое суток он даже постарел, глаза запали глубже, будто провалились.

     У входа в блиндаж Бурунова догнала военврач Аленцова. Она была чем-то взволнована. Посиневшие губы ее дрожали.

     — Товарищ полковник, — обратилась она, задыхаясь.

     — Что вами, Нина Александровна?

     «Нет, с ней что-то стряслось. Один на один она не называла меня так официально».

     — Со мной ничего, — покачала она головой, поправляя выбившиеся из-под берета волосы. — Пропала Наташа Канашова.

     — Как пропала? Где пропала?

     — Если бы я знала где, не пришла бы к вам.

     — Простите, когда пропала? — понравился он.

     — Не знаю, товарищ полковник.

     — Да вы шутите, Нина Александровна. Как это пропала? Что и теперь скажу Михаилу Алексеевичу? Это мне легче самому пропасть. — Бурунов сделал резкий жест рукой. — Сколько раз говорил и писал ему, советовал — забери. И с ней толковал. И слушать не желают. Упрямое племя. Что же теперь делать? Где ее искать?

     Аленцова мяла что-то в руках, потупя взгляд.

     Просвистели пули. Откуда-то бил вражеский пулемет.

     — Войдемте в блиндаж, — произнес полковник. Она неохотно согласилась, вошла, села.

     — Как только отыщется Наташа, мне надо, товарищ полковник, уходить из дивизии, — не то с сожалением, не то просто в раздумье ответила она.

     — Это еще что такое? Почему уходить? — Бурунов недоуменно пожал плечами. — Постойте, постойте, я что-то ничего не понимаю.

     — И понимать нечего. Ревнует меня к вам. — Аленцова махнула рукой. — Пришла вся в слезах, наговорила мне. Впрочем, к моему посещению это не относится Я не в обиде на нее, глупая еще девчонка. Любит отца, знает о наших отношениях с ним. Вот кто-то и сыграл на этом.

     Бурунов слегка покраснел и прокашлялся, явно нервничая. Он хорошо понимал, что во всем случившемся и он частично виноват. Ну а в чем? В том, что сердце потянулось к этой женщине. Если только в том, что он иногда, пользуясь случаем, когда она докладывала по службе, умышленно старался задержать ее у себя или угощал чаем? Он даже не решился ее пригласить на скромный обед в день своего рождения.