|
Из темноты на них молча глядели те, кто оставал-ся. В этом молчаливом прощании батальонов была великая торжественность и великая печаль. До рассвета выехали на огневые позиции орудия гаубичного дивизиона. Артиллеристы рыли щели, землянки, тащили из леса ветви для маскировки орудий. Командир дивизиона Ру-мянцев и комиссар Невтулов руководили устройством складов боеприпасов. Они выбирали танкоопасные направления и, пытаясь угадать внезапности надвигавшегося боя, устанавливали орудия, прокладывали ходы сообщения, указывали места для рытья окопов. В их налаженном хозяйстве имелись запасы бутылок с горючей жидкостью и тяжёлые, как утюги, противотанко-вые гранаты. Богарёв познакомил их с предстоящей задачей. – Задача тяжёлая, – сказал Румянцев, – но бывали у нас и такие задачи. Он заговорил о тактике немецких танковых атак, о сильных и слабых сторонах немецких пикировщиков и истребителей, об особенностях германской артиллерии. – У меня есть мины, – сказал Румянцев, – может, заминируем дорогу, товарищ комиссар? – Тут прямо идеальное место для минирования в километре от совхоза: с одной стороны – овраг, с другой – густая рощица, объездов у противника не будет, – кашляя, добавил Невтулов. Богарёв согласился с ними. – Сколько вам лет? – спросил он внезапно Румянцева. – Двадцать четыре, – ответил Румянцев и, как бы оправдываясь, добавил: – Но я воюю с двадцать второго июня. – Ну, и как воевали? – спросил Богарёв. – Могу дать справку, – сказал Невтулов, – если имеете свободных три минуты, товарищ комиссар. – Да, да, ты прочти, Серёжа. Он ведь у нас ведёт такой дневник с первого дня, – сказал Ру-мянцев. Невтулов вынул из полевой сумки тетрадку. При свете электрического фонарика Богарёв увидел, что обложка тетради украшена затейливо вырезанными накладными буквами из цветной бумаги. Невтулов начал читать: – «Двадцать второго июня полк получил приказ выступить на за-щиту родины, и в пятнадцать ноль ноль первый дивизион капитана Румянцева дал мощный залп по врагу. Двенадцать 152-миллиметровых гаубиц каждую минуту выбрасывали на фашистские головы полторы тонны металла…» – Хорошо пишет Серёжа, – с убеждением сказал Румянцев. – Читайте дальше, – попросил Богарёв. – «Двадцать третьего полк уничтожил две артиллерийских батареи, три миномётных бата-реи и более полка пехоты, фашисты отступили на восемнадцать километров. В этот день гау-бичный полк израсходовал тысячу триста восемьдесят снарядов. Двадцать пятого июня дивизион капитана Румянцева вёл огонь по переправе Каменный Брод. Переправа разбита, уничтожены рота мотоциклистов и две роты пехоты…» – Ну, и в том же духе изо дня в день, – сказал капитан Румянцев, – не правда ли, он хо-рошо пишет, товарищ комиссар? – Воюете вы неплохо, это бесспорно, – согласился Богарёв. – Her, серьёзно, у Серёжи литературное дарование, – сказал Румянцев, – он ведь перед войной рассказ целый напечатал в «Смене». «Здесь порядок, – подумал Богарёв, – пойду к Бабаджаньяну». Когда он отходил, осторожно щупая ногой дорогу, ничего не видя после яркого света фо-нарика, до него дошёл голос Румянцева: – Бесспорно также то, что завтра нам в шахматишки не играть. – Куда вы тягачи поставили, Румянцев? – спросил, остановившись, Богарёв. – Все тягачи, грузовики и горючее в лесу, товарищ комиссар, они смогут подъехать к ог-невым по дороге, не простреливаемой противником, – ответил в темноту Румянцев. Богарёв встретился с Бабаджаньяном на командном пункте. Бабаджаньян рассказал о под-готовке батальона к обороне, Богарёв, слушая его, поглядывал на чёрные блестящие глаза, на впалые смуглые щёки командира батальона. |
