|
Толстяк в берете точно так же сидел на танке, когда в пять часов утра десятого мая 1940 года его головная тяжёлая машина пошла по округло обвивавшем холмы шоссе, меж каменных изгородей, среди зеленевших виноградников Франции. Так же мимо него в точно засечённую минуту пронеслись мотоциклисты, так же рыскали по небу Франции самолёты из отряда при-крытия. Ранним ясным утром 1 сентября 1939 года шла его машина мимо пограничного знака на польской дороге, среди высоких буковых стволов, и тысячи быстрых солнечных пятен бесшумно прыгали по чёрной броне. Так всей тяжестью въехала колонна танков на Белградское шоссе, и смуглое тело Сербии хрустнуло, забилось под быстрыми гусеницами. Так вырвался он первым из прохладного полутёмного ущелья и увидел ярко-синее пятно Салоникского залива, скалистые берега… И он позёвывал, привычный ко всему, этот идол неправедной войны, чьи фотографии печатались во всех мюнхенских, берлинских, лейпцигских иллюстрированных газетах и журналах. С восходом солнца командиры поднялись на вершину холма. Бабаджаньян попросил у Ру-мянцева бинокль и внимательно оглядел дорогу. Богарёв смотрел на картину утренней радости мира, встававшего после ночи в прохладе, росе, лёгком тумане, среди коротких, робких стреко-таний кузнечиков. Деловито и хмуро прошёл, увязая в песке, чёрный жук, шли на работу му-равьи, стайка птиц прыснула с ветвей дерева и, попробовав выкупаться в едва нагревшейся от первых прикосновений солнца пыли, с криком полетела к ручью. Необычайно сильны впечатления войны для человека. Вечный мир природы меркнет перед образами, порождёнными войной, и людям на холме казалось, что лёгкие облачка в небе – это следы разрывов зенитных снарядов; что далёкие тополи–высокие чёрные столбы дыма и земли, поднятые тяжёлыми авиабомбами, что косяки журавлей, идущие по небу, – это строгий строй боевых эскадрилий, что туман в долине – это дым горящих деревень, что кустарники, растущие вдоль дороги, – это замаскированная ветвями автомобильная колонна, ждущая сигнала к отправлению. Не раз приходилось Богарёву слышать во время воздушных налётов в вечерних сумерках:-«Смотрите, ракету красную немец сбросил». И насмешливый ответ: «Да нет, какая ракета! Это вечерняя звезда». Не раз далёкие зарницы в душные летние вечера принимались за вспышки орудийной пальбы… И сейчас, когда с восточной стороны неба прямо с вершин деревьев понеслись стремительные чёрные галки, показалось, что это самолёты идут, рассыпав строй. «Чорт их знает, – сказал Невтулов, – надо бы галкам запретить летать перед немецкой атакой». А через несколько секунд, словно сорвавшиеся с вершин деревьев птицы, показались са-молёты. Они шли низко над землёй, окрашенные в тёмный цвет, стремительно быстрые, вдруг заполнившие воздух своим тугим гудением. И по склону холмов, где расположились в блиндажах и окопах красноармейцы, замахали приветственно пилотками, руками: батальон увидел красные звёзды на крыльях машин. – Наши, наши штурмовики! – сказал Бабаджаньян. – Идут «Илы», на штурмовку, – говорил Румянцев, – глядите, глядите, ведущий покачи-вает крыльями, говорит: «Вижу противника, иду в атаку». Хороша и сильна дружба оружия. Её испытали и проверили люди фронта. Сладок и радо-стен грохот артиллерии, поддерживающей в бою свою пехоту, вой снарядов, летящих в ту сто-рону, куда идут атакующие войска. Это поддержка не только силой, это поддержка души и дружбы. Но в этот день, кроме утреннего привета самолётов, не пришлось батальону иметь под-держки. Он был один на поле сражения… В поле, метрах в десяти от большака, среди придорожного бурьяна, вырыты ямы. В этих ямах по грудь в земле стоят люди в серо-зелёных гимнастёрках, в пилотках с красными звёзда-ми. На дне ямы установлены хрупкие стеклянные бутылки, к краю ямы прислонены винтовки. В карманах брюк у красноармейцев – красные кисеты с махрой, смятые во время сна коробки спичек, сухарики и куски сахару, в карманах гимнастёрок – потёртые листки деревенских писем от жён, огрызки карандашей, завёрнутые в обрывки армейской газеты, запалы для гранат. |
