За последние два года все переменилось. Больной художник-импрессионист, мсье

Гоген, поселился в Атуоне, в постройке, которую назвал «Веселым домом». С первой

минуты он принялся подстрекать туземцев против властей, подбивает их не платить

налогов и не посылать детей в школу. С целью добиться последнего он, хотя ему как

инвалиду трудно ходить, приходил на берег и уговаривал жителей Тахуаты возвращаться с

детьми на свой остров. Это подтверждается жандармскими донесениями.

Результат налицо. Четыре-пять лет назад в католических школах Атуоны и Пуамау

училось больше трехсот детей. Теперь осталось только семьдесят. В монастырской школе

(в Атуоне) в сентябре прошлого года было шестьдесят учениц. Теперь я увидел только

тридцать пять»264.

Естественно, губернатор и начальник жандармерии восприняли доклад инспекторов

как прямой призыв обуздать опасного анархиста, и они не мешкая дали понять Клавери,

что он всецело может рассчитывать на их поддержку и одобрение. А Клавери уже точно

знал, как обезвредить своего неугомонного противника. В начале февраля Гоген

потребовал расследовать ходившие в Атуоне слухи, будто подчиненный Клавери жандарм

Этьен Гишенэ на острове Тахута брал взятки и участвовал в контрабанде, когда приходили

американские китобои. Ограждая интересы местных торговцев-французов, закон

воспрещал иностранным (и некоторым французским) судам при заходе на острова

продавать что-либо туземцам и платить им товарами. Между тем упомянутые китобои

вели оживленную торговлю, и многие туземцы из Атуоны ездили на Тахуату за товаром.

Похоже, что Гогена подбили написать заявление его друзья Фребо и Варни; сами они, не

располагая убедительными доказательствами, не решились этого сделать. Так как судья

Орвиль начисто пренебрег предыдущей жалобой Гогена, он теперь обратился к

администратору Пикено, который как раз собирался посетить Хиваоа, Тахуату и Фатуиву.

Пикено пообещал разобраться, но во время своего короткого визита на Тахуату не застал

Гишенэ и оставил ему письмо, требуя объяснения. Через день-два администратор снова

попал на Тахуату, и ему вручили ответ жандарма, почему-то опять отлучившегося по

срочным делам. В своем письме Гишенэ возмущенно отвергал обвинения Гогена и

решительно утверждал, что китобои не свозили на берег никаких товаров, если не считать

разной мелочи, переданной ему капитаном. К письму прилагалась квитанция,

показывающая, что Гишенэ при этом уплатил пошлину таможеннику, должность которого

исполнял... он сам!

Пикено еще раз доказал свое расположение к Гогену, зайдя к нему в Атуоне и

посоветовав взять обратно заявление. При этом он добавил, что Клавери вне себя, так как

считает это непозволительным вмешательством в его дела и не упустит даже малейшего

повода отыграться. Гоген послушался доброго совета и письменно отказался от своих

обвинений265.

Но Гишенэ уже успел переслать Клавери служебную записку Пикено, к которой была

приложена копия заявления Гогена. И, списавшись с начальством в Папеэте, Клавери

решил подать в суд на Гогена за оскорбление жандарма при исполнении служебных

обязанностей. Повесткой, датированной 27 марта 1903 года, Гогену предлагалось во

вторник тридцать первого числа явиться в атуонский суд. Отвергнув его требование

провести тщательное и беспристрастное расследование действий Гишенэ, а также просьбу

об отсрочке, чтобы подготовить защиту, Орвиль принял все доводы обвинителя Клавери и

приговорил Гогена к пятистам франкам штрафа и трем месяцам тюремного заключения266.

Несправедливость этого молниеносного суда становится еще очевиднее, если учесть

(Гоген обнаружил это только позже), что статья, по которой его осудили, касалась только

оскорблений личности в печати.