приспособление позволяет сразу вытащить рыбу, как только клюнет. Через проход в рифе

мы вышли далеко в море. Нас проводила взглядом черепаха. Добрались до очень

глубокого места, его называют тунцовой ямой, потому что здесь, недосягаемые для акул,

ночью спят тунцы. Туча морских птиц высматривала тунцов, и стоило какой-нибудь рыбе

подняться к поверхности, как они бросались на нее и взмывали кверху с куском мяса в

клюве. Нас окружала настоящая кровавая баня...

Кормчий велел одному из людей забросить крючок. Время шло - никакого клева.

Назначили другого человека. На этот раз клюнула отличная рыба, удилище изогнулось.

Четыре сильные руки подтянули веревку, которой крепилось удилище, и тунец стал

приближаться к поверхности. В этот миг на добычу бросилась акула. Несколько быстрых

движений челюстями, и нам от тунца осталась одна голова. Лов начинался неудачно.

Пришла моя очередь сделать попытку, и вскоре мы вытащили крупного тунца.

Нескольких сильных ударов палкой по голове было достаточно, чтобы блестящее,

отливающее радугой туловище забилось в предсмертных судорогах. Снова забросили -

опять успех. Никакого сомнения: этому французу сопутствует удача. Они закричали, что я

молодец. Я с гордостью слушал похвалу и не возражал им.

Лов длился до вечера, и солнце уже окрасило небо в багровый цвет, когда у нас

кончился запас наживки. Мы приготовились возвращаться. Десять отличных тунцов

сделали нашу лодку довольно тяжелой. Пока остальные собирали снасть, я спросил

одного юношу, почему все так смеялись и перешептывались, когда из моря тянули моих

двух тунцов. Он не хотел отвечать, но, зная, что маори всегда уступит, если нажать, я

настаивал. Тогда он сказал мне, что когда крючок зацепляет рыбу за нижнюю челюсть, это

значит, что ловцу, пока он ходил в море, изменила его вахина. Я недоверчиво улыбнулся.

Мы вернулись. В тропиках ночь наступает быстро. Двадцать две сильные руки

дружно окунали в воду свои весла, подчиняясь ритму, который задавали крики.

Ночесветки мерцали в кильватере, будто снег, у меня было такое чувство, словно мы

участвовали в буйной гонке, и единственные зрители - загадочные обитатели глубин и

косяки любопытной рыбы, которая шла за нами, время от времени выскакивая из воды.

Через два часа мы подошли к проходу в рифе, где особенно сильный прибой. Здесь

опасно из-за подводного порога, и надо идти прямо на прибой. Туземцы искусно водят

лодку, и все же я не без страха следил за маневром. Все обошлось хорошо. Берег впереди

освещался движущимися огнями, там горели огромные факелы из сухих пальмовых

листьев. В свете этого пламени, которое озаряло и берег и море, ждали наши семьи. Кто

сидел неподвижно, кто - главным образом дети - бегал, прыгал и неутомимо визжал.

Мощный заключительный бросок - и лодка с ходу выскочила на пляж.

Добычу разложили на песке. Кормчий разделил ее поровну по числу участников лова,

не делая различий между мужчинами, женщинами и детьми, между теми, кто выходил в

море, и теми, кто ловил рыбешек для наживки. Получилось тридцать семь частей.

Моя вахина немедля веяла топор, наколола дров и разожгла костер. Тем временем я

привел себя в порядок и оделся для защиты от ночного холодка. Моя рыба изжарилась. А

она съела свою сырой. После тысячи вопросов о том, как прошел лов, настала пора идти

домой и ложиться спать. Я горел нетерпением задать ей один вопрос. Стоит ли? Наконец

сказал:

- Ты хорошо себя вела?

- Да.

- А у тебя сегодня был хороший любовник?

- Не было у меня никакого любовника.

- Ты лжешь. Рыба выдала тебя.

На ее лице появилось выражение, какого я еще никогда не видел.