месяцев назад декретом, по которому все импортные товары облагались пошлиной.

Справедливо ли, нет ли, поселенцы считали это выдумкой самого Лакаскада. Он

мотивировал эту меру тем, что на Таити нет ни подоходного, ни имущественного налога, а

между тем расходы на администрацию, здравоохранение, полицию, портовые сооружения

и прочее достигают более полумиллиона франков в год и покрываются из бюджета

метрополии. Поселенцы возмущенно отвечали, что они уже вносят по двадцать четыре

франка в год на ремонт дорог да почти столько в виде разных гербовых сборов, - значит,

можно было обойтись без новой пошлины, лучше бы министерство сократило расходы на

колонию другим способом: отправило бы обратно во Францию всех ненужных

чиновников. Почему бы не начать с самого Лакаскада? Приводимая ниже передовая одной

из газет Папеэте позволяет судить, каким нападкам подвергался губернатор:

«Когда бог в библейские времена задумал покарать свой избранный народ, он

обрушил на него несчастья, которые мы обычно называем десятью египетскими казнями.

Уж не ту ли самую цель преследовало министерство колоний, посылая на нашу голову

мсье Лакаскада и его alter ego, мсье Орса, которые на днях столь явно проявили свою

бездеятельность и сделали попросту скандальные заявления?

Поскольку родина, очевидно, решила покарать нас, оставляя на своих постах

чиновников, которые всем опостылели, возникает вопрос - в чем мы провинились?

Наше терпение истощается, мы достаточно настрадались. Очень остроумно заметил

один из наших друзей: пальмовый жук, гусеницы, тараканы, осы, крысы, мыши,

наводнения, цунами, ураганы и циклоны - эти бедствия посещают нас не каждый год,

тогда как  дурное управление - беда повседневная, которая грозит разорить колонию и в

конечном счете совсем уморить нас несчастных»98.

Наверно, Гогену доставляли истинное наслаждение эти желчные нападки на

Лакаскада, но ведь в конечном счете из-за них губернатор решительно отказывался ему

помочь. Осажденный со всех сторон врагами, Лакаскад не смел давать новые поводы для

критики. А оплатить дорогу субъекту, которого поселенцы считали никудышным мазилой,

- разве это не пример расточительного обращения с общественными средствами?

Из трехсот франков, полученных Гогеном месяц назад, у него оставалось полтораста.

На такие деньги прокормиться и то проблема, ведь ему еще ждать на Таити четыре-пять

месяцев. И уж совсем плохо будет, если на повторное ходатайство придет отказ. В

отчаянии Гоген написал тревожное письмо Полю Серюзье. заклиная того проследить,

чтобы за него замолвили словечко в Академии художеств. Будь Шарль Морис потолковее,

Гоген, конечно, предпочел бы помощь сего опытного посредника. Но Морис доказал, что

на него нельзя положиться: его первое за полтора года письмо было наполнено жалобами

на долгое молчание Гогена! Понимая, что и Серюзье вряд ли по плечу такая задача, Гоген

одновременно написал Шуффене-керу, прося взаймы нужную сумму, чтобы в крайнем

случае самому купить билет, и обязуясь вернуть долг с двадцатипроцентной рентой. И

наконец, он послал письмо своим представителям Жоаяну и Портье, запросив более

полный отчет о том, что продано за истекший год; письмо нерадивого и забывчивого

Мориса его не удовлетворило. Вдруг окажется, что у них есть для него немного денег?

Самым печальным следствием вынужденной задержки на Таити было то, что теперь

он никак не мог поспеть вовремя на столь нужную для него выставку в Копенгагене.

Конечно, можно послать картины почтой, но это обойдется дорого, и не известно, в каком

состоянии они прибудут.