Голему только того и надо было.

– Я хочу знать правду! – с воодушевлением заявил он.

– Ладно. Дай мне устроиться поудобнее, и я все тебе расскажу. – Чудовище сползло на мелководье, разгребло ластами песок, устроив себе удобное лежбище, и, свернувшись в колоссальный клубок, начало свой рассказ:

– Все началось в Обыкновении примерно пять тысяч лет назад. Пара веков туда‑сюда значения не имеют. Побережье страны, именуемой Эфтапопия…

– Как‑как?

– Кажется, все‑таки Эфиопия. В Обыкновении весьма чудные названия. Так вот, побережье этой страны опустошали страшные бури, и тамошние жители, полнейшие идиоты, решили, что бури прекратятся, если принести в жертву прекрасную девицу. Свет не видал таких кретинов!

Каждому остолопу понятно, что всякая уважающая себя буря попросту приберет девицу и продолжит бушевать по‑прежнему. Но эти олухи не придумали ничего лучше, как схватить девушку по имени.., нет, не Мелодрама а.., как же ее…

Андромеда и оставить ее прикованной цепями к скале на берегу моря.

Я услышал об этом случайно, от тамошних рыб.

Признаюсь, мне не очень по нраву береговые жители, а уж люди особенно, но обижать женщин нехорошо. Это я точно знаю. Посади они туда здорового мужика в доспехах, я бы и ластой не шевельнул, но тут мне приспичило вмешаться.

Должен заметить, что в это время и бури‑то не было.

Ну, приплыл я, стало быть, туда, смотрю, а там обыкновенская рыбина под названием акула кружит да кружит. Ждет, когда прилив позволит ей подплыть к скале и отхватить от девицы кусок посочнее. Впрочем, бежняжка все равно была обречена – не рыба сожрет, так вода затопит.

На сушу я выбираться не люблю, но, если надо, могу – все‑таки у меня не плавники, а ласты.

Выбрался я на берег, посмотрел на девчонку и… хм… Будь я плотоядным, у меня бы точно слюнки потекли. Чего‑чего, а плоти там имелось в достатке, да какой – этакое все круглое, да упругое, да сочное!

Девица приметила меня и заулюлюкала, – надо полагать, от восторга. Поняла, что я пришел ей на помощь. Подцепил я клыком цепи, дернул разок, – они и разорвались, как паутинка. С цепями‑то оказалось проще, чем с девицей. Оставлять ее этим дикарям не имело смысла – опять закуют, с них станется. Увезти бы ее куда подальше, но как втолковать невежде, которая, по‑чудовищному, ни бельмеса не смыслит, что ей надо забраться ко мне на спину?

Пришлось объясняться жестами. Она вроде уже начала понимать, что к чему, но тут прилетел какой‑то болван в сандалиях, с крылышками, в одной руке меч, в другой круглый полированный щит.

И вот, представь себе, вместо того чтобы потолковать о деле, как поступило бы всякое разумное чудовище, этот идиот прямо с лету рубанул меня мечом по рылу. Должен сказать, что нос у меня чувствительный; кровь хлынула так, что аж глаза застило. Я, конечно, такого фортеля не ждал, иначе сшиб бы этого недоумка клыком еще в воздухе. Но такова уж моя натура, ни от кого зла не чаю, пока не становится слишком поздно.

Пришлось мне нырнуть – рыло прополоскать. В воде рана мигом закрылась, потому как мы, чудовища, народ живучий, и здоровье у нас отменное. Но к тому времени, когда я вынырнул, этот летающий олух, которого звали то ли Просей, то ли Пересей, то ли Персик.., ох уже мне эти обыкновенские имена.., успел упорхнуть вместе с девицей. Бедняжка! Едва спаслась от смерти и тут же угодила в руки, – прямиком в руки – глупого и распутного злодея.

Но тут уж я ничего поделать не мог, потому как летать, увы, не умею.

Позднее выяснилось, что этот враль оклеветал меня самым наиподлейшим образом: распустил слух, будто я хотел слопать девушку, но он спас ее, а меня убил. Все это, разумеется, чистейшей воды враки – девицу я пытался спасти, а слух о моей смерти оказался, прямо скажем, преувеличенным.