Тревога охватывала отцов-кормчих «рая». В этих разговорах чудилась им угроза неповиновения. Но Иннокентий пренебрегал всем. Опьяненный собственной властью над людьми, он просто обезумел от сознания, что является хозяином всех этих необъятных просторов земли, этого добра, которым завладел после возвращения из странствий. Пьянел и мало обращал внимания на глухие отголоски недовольства, долетавшие к нему на хутор. Однако вскоре святому пророку пришлось столкнуться уже с фактом неповиновения. Одного из послушников, осужденного за самовольный выход из подземелья и посаженного в темную яму; ночью кто-то вытащил. И не его одного, а и десяток других. Встревоженный Семен Бостанику пришел к Иннокентию и, прикрыв за собой дверь, рассказал ему об этом случае. Иннокентий выслушал и опустил голову. Он словно проснулся от глубокого сна и с разгона ударился обо что-то острое. Он вдруг понял, что вместе с троном императа покачнулся и его трон, с таким трудом установленный. Закачалась на голове близкая митра — золотая корона бессарабского владыки.

— Хорошо, Семен, хорошо… Это хорошо, что-ты мне рассказал. Нужно об этом подумать. — Он побарабанил пальцами по столу и задумчиво расчесал пышную бороду.

— Позови-ка ко мне братьев Семеона и Марка, мать-богородицу и Герасима. И сам приходи…

Семен вышел, а Иннокентий все так же задумчиво сидел у стола. Задумчиво взял в руки хрустальный графинчик с красным вином и налил себе стакан. Медленным движением поднес его к губам и так же медленно наклонил. Взял на язык немного красной жидкости и долго смаковал, угадывая, из каких она сортов винограда. И вдруг… скривился, быстро поставил стакан и резко отодвинул графин. Глаза, полные ужаса, были дико вытаращены, язык онемел и едва шевелился во рту. Любимое вино оказалось горько-терпким на вкус.

«Отрава…» — подумал он и лихорадочно позвонил.

В келью вошла послушница. Едва шевеля языком, Иннокентий велел принести кота. Послушница вышла, а он растерянно огляделся вокруг. Женщина принесла кота, и Иннокентий велел ей выйти. Открыв коту рот, он влил в него все вино из стакана. Кот вырвался, прыгнул на скамью, хотел забраться на печь, но ткнулся носом в скамью и лег. Жалобно замяукав, вытянулся и замер. Иннокентий глухо, тоскливо застонал, опустился на скамью.

Вошли приглашенные. Иннокентий, оправившись, начал совет. Ему хотелось сначала выслушать апостолов.

— Ну, говори, что ты там знаешь, что слышал в пещерах? — обратился он к своему брату Семеону.

— Плохое слышал. Упрекают верующие, что ты оставил божьи дела и стал хозяином… О них не думаешь… — Помолчав, Семеон обратился ко всем: — Рановато радовались; нет императа!.. Нет императа, а без него вот ни начальства, ни старших… Все это из села к нам идет… Говорят, помещичью усадьбу ограбили, а помещика убили. И ни суда, ни права.

Иннокентий ощетинился, обратился с вопросом к Мардарю. Мардарь поднялся и прямо, грубо отрубил:

— Не поймешь, что у нас делается. Веры мало у людей… Какие-то людишки здесь шляются, поговаривают, что вскоре и панов не будет и никакая церковь не поможет никому, что самого Иннокентия черт возьмет, как взял царя. Подбивают крестьян не слушать святых проповедей и против тебя настраивают… — Герасим передохнул и выпалил: — Убить тебя грозятся. Так люди говорят…

Услышав слово «убить», Иннокентий вздрогнул и испуганно посмотрел на графин, из которого не успел вылить содержимое. А в этот момент брат Семеон потянулся за вином. Иннокентий нервно схватил графин и вылил вино на пол.

— Разучились молдаване делать вино, кислое очень, — сказал он через минуту. И приказал Семену Бостанику рассказать о своих наблюдениях.

Семен ничего не мог добавить, кроме одного: хотя приток паломников и возрос, но они не такие уже щедрые.