– Тише, – прижав к губам палец остановила ее старшая. – Не беспокой его. Зганы не любят, когда за ними следят. Этот, правда, едва ли нас услышит. И все же... лучше быть поосторожнее.

– Ты говоришь, что он не может нас услышать? Тогда почему мы разговариваем шепотом? Я знаю, почему здесь нельзя громко говорить. Это нарушает покой этого места, Святого места!

– Нет, это нечистое место, – возразила ей старшая. – Ты хочешь знать, почему он нас не замечает? Посмотри на него! У него не темная, как у зганов, кожа, а синевато‑серая, как у больного или умирающего. Горящие глаза глубоко ввалились Он полностью поглощен своим камнем. Он услышал зов – и обречен на смерть!

Не успело с ее губ сорваться последнее слово, как молодой цыган поднялся на ноги и одним движением вставил камень в небольшой зазор между камнями Тот точно лег на свое место рядом с другими такими же камнями, словно кирпич в последний ряд стены дома. Все камни были странным образом помечены Младшая из женщин хотела о чем‑то спросить, но ее спутница предупредила вопрос – Имя, – сказала она. – Он высек на камне свое имя и даты своей жизни, так, как будто они ему известны. На других камнях тоже высечены имена и даты. Это сделали ушедшие до него. Этот камень – его надгробие.

Молодой цыган, вытянув шею, устремил свой взгляд на вершины гор. Чего‑то выжидая, он застыл в этом положении и стоял так очень долго. Внезапно высоко в серо‑голубом небе появилось темное облачко и стало наползать на солнце. Старшая из женщин вздрогнула и застыла словно загипнотизированная, лишенная возможности двинуться с места. Но как только облако закрыло солнце и повсюду легли тени, она повернулась и схватила подругу за локоть.

– Идем, – задыхаясь произнесла она. – Нам лучше уйти отсюда. Наши мужья будут волноваться Особенно когда узнают, что здесь появились цыгане.

Они торопливо пошли через лес, отыскали тропинку и вскоре уже увидели первые деревянные дома окраины Халмагиу, возле которых заканчивался лес. Но едва они вышли из‑под деревьев на пыльную равнину и сердца их стали биться чуть медленнее, откуда‑то сверху до них долетел странный звук.

Полдень еще не наступил, солнце вновь вышло из облаков, до первых зимних дней было еще около семи недель, но каждый в Халмагиу, кто услышал этот звук, воспринял его как предвестие зимы.

Это был печальный и тоскливый вой волка, донесшийся с гор. Как и тысячу лет назад, он звал и манил. Обе женщины," затаив дыхание, остановились и, крепче Прижав к себе корзины, прислушались.

– Ему никто не отвечает, – наконец сказала та, что помоложе. – Этот старый волк совсем один. Другая кивнула головой.

– Да, один, но его прекрасно слышали. И скоро ему ответят. А потом... – Она замолчала.

– А что потом? – продолжала расспрашивать молодая.

Старшая посмотрела на нее, нахмурилась и резко ответила:

– Есть вещи, о которых мы предпочитаем не слишком много болтать. И когда мы все же говорим о них, научись слушать, если хочешь что‑нибудь узнать.

– Я слушала, – ответила молодая. – Просто я не все поняла. Ты сказала, что старому волку скоро ответят. А потом... что потом?

Старшая женщина повернула к своему дому, вся стена которого была увешана связками сушившегося на солнце лука. Она обернулась.

– А потом, на следующее утро, зганы уйдут! От них и следа не останется, кроме пепла от костров на стоянке да отпечатков колес кибиток на лесных тропах. Но их станет меньше. Они недосчитаются того, кто откликнулся на древний зов и остался.