Именно он дал ему имя. И тем самым создал ему известность в прессе.
Для Алекса Брюса убийца постепенно стал Воксом, и эта находка сразу прижилась в уголовном розыске, где каждое дело принято обозначать именем убийцы, места совершения преступления или жертвы.
Майор допустил одну оплошность. Когда жених нашел девятнадцатилетнюю Жюдит убитой в собственной квартире, Брюс тяжело переживал необходимость задержать молодого человека. Обезумевший от горя молодой служащий почты держал убитую в объятиях, его одежда и руки были выпачканы кровью, под ногтями остались сгустки. На рассвете Брюс отпустил его, но журналисты дежурили у ограды. Раздраженный, измотанный майор неосмотрительно сказал в микрофон какой‑то съемочной группы: «Этот молодой человек – не Вокс». После выпуска новостей в час дня вся Франция узнала «имя» убийцы и увидела лицо его преследователя. Мужчина тридцати восьми лет, с темными волосами и голубыми глазами.
Полиция скрывала от прессы информацию о кассетах. После разговора с Матье Дельмоном, шефом криминальной полиции, было решено, что за Брюсом сохранится случайно выпавшая на его долю миссия пресс‑секретаря и что официально Вокса будут представлять как убийцу, одержимого особым типом женского голоса. Брюс заставил журналистов проглотить информацию, взяв за основу аудиозаписи, сохранившиеся после некоторых жертв: речь адвоката Агаты К., убитой в 17‑м округе в марте 1998 года, звуковое письмо родным от Катрин Д., убитой в июле того же года, наконец, пленку, использовавшуюся на занятиях демонстратором Виржини Д., ставшей жертвой Вокса в апреле 1999 года.
Майор Брюс понимал, что несколько случайно вырвавшихся слов установили некую связь между ним и убийцей. Он решил воспользоваться ею, как нитью Ариадны, которая должна была привести его к центру лабиринта.
3
– Передайте мне это дерьмо.
Лицо Матье Дельмона не выражало никаких чувств, но голос звучал совершенно непреклонно. Узнав об убийстве Кастро, шеф криминальной полиции пожаловал на место преступления собственной персоной, и присутствие Фредерика Геджа оказалось совсем некстати. От журналиста сильно несло спиртным, и Алекс Брюс выволок его на лестничную площадку, пока он не сказал чего‑то лишнего и не усугубил ситуацию.
– Что ты тут забыл, Фред?
– Я за тобой поехал, черт побери.
– Ну и что ты делал возле моего дома?
– Я хотел поговорить. Я увидел, как ты выскочил, запрыгнул в машину. Я понял, что тут дело серьезное, поехал за тобой. Старик, я наконец уяснил, почему ты зовешь его Воксом.
Брюс всмотрелся в лицо друга. Темные круги под налитыми кровью глазами, небритый. Он обругал молодого заику‑дежурного, который позволил ему войти, и потянул Геджа на лестницу. Они перешли бульвар Гренель и сели на скамейку под опорами метромоста. В двух шагах от станции «Ламотт‑Пике– Гренель».
– «Запретные ночи» кончаются в полночь. Представь себе, что он ждал ее здесь. Может быть, он приехал последним поездом, – сказал Гедж.
– Мои ребята думали об этом, но кассир ничего такого не заметил.
– Из поезда метро неплохо видна квартира, так ведь?
– Когда он на нее напал, метро уже не ходило.
– Не прикидывайся большим кретином, чем ты есть, Алекс: представь себе, что это ее постоянный ухажер. Представь, что он ходил к ней какое‑то время, прежде чем убить, и кто‑то из пассажиров мог его заметить, из окна, как‑нибудь днем, ночью…
– Ты не будешь утверждать, что не заметил двойных красных штор в квартире, Фред?
– Шторы– это ерунда, их можно раздвинуть. А главное, что я заметил, – он оставляет после себя сувенир. Во рту жертвы. Как в «Молчании ягнят»? Кассету, так ведь?
– Нет, не во рту. |