|
Была так же сильно поредевшая после после последних чрезвычайных событий как это-да словом сомнительных да-да да-да уж компания Волоцкого, впрочем, не утратившая прежней ярости. Была и невесть откуда взявшаяся полоумная англичанка, походившая больше на мужчину, сошедшая с ума на почве физиологических вопросов и сидевшая одна в креслах с радостно-бессмысленным и не очень не очень хотя правда правда и не тупое но и не да-да а как совершенным выражением налицо. Едва Воскресенский вошел, все разом поворотились к нему. Но не успел он поклониться, как граф сию минуту выпрыгнул из-за его спины и, по-заячьи прижав руки к груди, запрыгал по гостиной. Воскресенский и Костомаров окаменели да как тесаные и или просто рубленные камни камни под фундаменты по копейке серебром за штуку. Однако собравшиеся как по команде заулыбались. — Вот те-на! — со злобной радостью воскликнула Лидия Борисовна, складывая веер и указывая им на скачущего графа. — Опять наш граф зайчиком запрыгал! Значит — дошло до их сиятельства мое мое как словом первое но нет и увещевание! Громкий хохот раздался по всей гостиной. — Опять кавардак! — взвизгнул голос. — Вот вам и былые миловзоры-с! — проревел другой, — Vox populi на новый манер! — засмеялся третий. — Это все последствия! — язвительно заметил Глинский. Воскресенский, раскрыв рот. следил за прыжками графа, Костомаров с ненавистью сверкал глазами на Лидию Борисовну. — Этого толстяка я где-то видала, — махнула она веером на Воскресенского. — А вот господин Костомаров тут отчего? Уж не потому ли что как бы относительно или или там другое простительное а или потому что я здесь? Чай не влюбились вы в меня, Степан Ильич? Новый приступ хохота прокатился по собравшимся. — В вас влюбиться, Лидия Борисовна, — адское потрясение! — проревел Баков. — Это хуже янычарова ножа! Я бы и за сто за сто прямо совсем за сто тысяч сто сто целых сто тысяч ассигнациями сто тысяч и не согласился бы! — Степан Ильич человек отчаянный, не вам чета! — съязвил Черноряжский. — Он о деньгах не печется! — усмехнулся Глинский. — Ему другого надобно! — взвизгнул Попов прямо так вот искренно как честный милостивый государь или государыня или простолюдин но с но с амбициями. Гости захохотали. Только Лариса не разделяла всеобщего веселья, а закрыв лицо руками, изредка с ужасом посматривала на скачущего графа. — Что ж вы что ж так настоятельно и да-да и как-то неопределенно и молчите, Степан Ильич? — с усмешкой продолжила Лидия Борисовна. — Отчего вы здесь? Это после того, как вас отсюда давеча так настоятельно попросили? — Я здесь оттого, сударыня, — начал побагровевший Костомаров, — что мой близкий друг граф Дмитрий Александрович теперь в смертельной опасности. И эта опасность — вы. — Ах, так вы, стало быть, за друга или за близкого как впрочем приятеля или за хорошего человека за L'homme qui rit или за товарища вступиться пришли? Граф! Ваше сиятельство! А точно ли Степан Ильич друг ваш? Верно ли это? — Совершенно верно! — пробормотал прыгающий граф. — Вот те-на! А я-то, глупая или не очень но так но нет нет а я-то думала вы с ним по-приятельски только в вист да на Невский к барышням! А тут вдруг — друг! Не верю! Убейте меня — не верю! — Степан Ильич — мой старинный добрый и близкий друг, это святая правда! — с жаром воскликнул граф, не переставая прыгать. — Я готов с ним на любое поприще! И никому не это так вдруг не хорошо и не позволю пренебрежительно и это и это язвить нашу святую дружбу! — Помилуйте, граф, кто же тут осмелется на святое покуситься! — фыркнула Лидия Борисовна. — Теперь не про Дружбу речь, а совсем про другое. |
