|
"Ухватистый! — положительно подумал Бубнов. — Только бы метал нормально!" В Осташкове попросились до Конепада четверо безногих доноров и беременная баба с куском рельса. — Прыгать сами будете! У нас на простой пару нет! — предупредил их Бубнов. — Прыгнем, товарищ, а как же! — обрадовались теплу и движению доноры. — Нам теперь ломать нечего! — Зачем тебе народное железо понадобилось? — спросил Бубнов бабу. — Твое дело — из некультурной земли пользу тянуть! — Муж в Конепаде срубы на вес продает, а безмена до сих пор не наделал! Все мешками с песком перевешивает! — подробно ответила баба, бережно прислонив рельс к животу, чтобы усыпить растревоженного ребенка холодным и спокойным веществом. — Ишь, чего удумали, вошебойщики! — усмехнулся Бубнов. — А когда землю по кулацкому завету продавать вознамеритесь — тоже безмен понадобится? — Землю, браток, токмо правильным умом перевесить можно! — ответил вместо уснувшей бабы самый умный инвалид. — Правильным умом не землю, а земных дураков перевешивать надо! — отрезал Бубнов. — Столько накопил их трухлявый режим, что и в земле сразу не все помещаются! Сильно ждать приходится, пока старые сгниют да новым места поуступают! Ломтевоз с ревом прошел ложбину и запыхтел в гору — Даешь тягу! — крикнул Бубнов в патрубок и открыл топку. Зажогин высунул из кромсальной задумчивое лицо и стал метать в топку ломти, нещадно макая их в корыто с мазутом, Раскаленное нутро топки жадно глотало куски человеческого материала. — На чьих ломтях идем? — поинтересовался другой безногий. — Чай на каппелевцах? — На офицерье нынче далеко не угонишь! — урезонил его Бубнов. — Они свой белый жир на лютом страхе сожгли! С их костей срезать нечего! — Стало быть на буржуях прем? — оживился инвалид. — На них! — крикнул Бубнов. — А я однова из Костромы в Ярославль на тамошних кулацких ломтях ехал! — продолжал инвалид, с сочувствием подползая к ревущей топке. — Еще когда при ногах был! Так мы сто верст за полчаса сделали! Пар на версту свистел! Вот что значит — отъевшийся класс! Вдруг несколько кусков быстрого свинца ударили по кабине и по тендеру, пробив их насквозь вместе с телами двух инвалидов и бабы. Простреленные инвалиды повалились на жирный пол и долго дергались, неохотно расставаясь с нескучной жизнью. Баба без сопротивления умерла во сне, а ребенок из-за близости рельса продолжал глубоко спать в животе, не чувствуя потери матери. Бубнов высунулся из кабины и увидел впереди дрезину с людьми и пулеметом. Он потянул балансир и закрыл сифон. Ломтевоз стал яростно тормозить и тихо подполз к смертельной дрезине. Перегретый пар с бесполезным остервенением бил из дырявого котла во внешнее пространство— — Эй, братва, кто махоркой богат? — спросил с дрезины непонятный народ. — Вы чьих кровей, душегубы? — спросил Бубнов. — Красные мы, с разъезду! — определенно отвечал командир дрезины. — А вы сами какие? — Деповские, мать твою в богородицу! Что ж ты гад свинцом по своим харкаешь? — Да мы тут, такое дело, третьи сутки по махре обижаемся! — кривоного подошел командир. — Ни одна сволочь не остановится! А без дыму — воевать тошно! Вошь со скуки заест! Бубнов осмотрелся. У него самого махорки осталось на два закрута; Зажогин, судя по его мутным глазам, куревом не баловался. Выковыривать же золотую махорку у инвалидов было противно ширококостному естеству Бубнова. — Нет у нас махры, фулюган! — крикнул он кривоногому. — При за ней к белым! Командир безмолвно сел на дрезину и скомандовал красноармейцам: те навалились готовыми ко всему грудями на коромысло и дрезина легко покатила прочь. |
