Она закрыла глаза и сидела тихо и спокойно возле стены, слушая, как он удаляется. До нее донесся его голос:

— До свидания, моя дорогая. Я не забуду тебя.

Тихо насвистывая, он стал удаляться, но свист его был печальным и меланхоличным. Памятные слова снова пришли ей на ум: «Я буду скакать всю ночь… при свете луны», и слезы обожгли ей глаза. Она слышала его шаги высоко наверху, слышала, как из-под его ног катились камни. Затем вся гора затихла, и она осталась одна. Даже движение автомобилей на магистрали внизу прекратилось. Из ее глаз текли слезы, она вся дрожала, всхлипывая. Не от страха за свое положение, не из-за долгих испытаний, ожидавших ее впереди, а из-за потерянной любви. Она была такой опустошенной, потерянной и одинокой. Но человека, которого она любила, никогда не существовало в действительности.

Но плакала она недолго, слезы высохли очень быстро. Она поднялась и прислонилась спиной к стене. Еще раз вытянув руки и ноги и осторожно пошевелив ими, она ощутила поврежденное место на бедре. Она счастливо отделалась, хотя могла погибнуть, Она могла сломать спину. Она могла скатиться дальше через край. А сейчас она была жива и невредима и должна помнить только об этом, чтобы набраться храбрости перед наступающей ночью. Какими холодными, яркими и обманчиво близкими были огни Кейптауна, Такими близкими и такими далекими, И как темна внизу бухта, Странно было думать о том, что там, внизу, люди спокойно ужинают в отелях, ресторанах и домах и никогда не узнают, что на уступе горы сидит девушка, замерзшая, испуганная и беспомощная перед этим темным и враждебным местом. Неподалеку отсюда, в Кейп Флэте, его обитатели испытывали страдания более длительные, чем она. Те люди тоже не думают о ней, трясущейся здесь, и, возможно, не хотят об этом знать.

Все эти годы гора ждала ее. Даже ребенком она чувствовала ее злые намерения и знала, что она выжидает подходящего момента. Она могла быть страшной и внушать благоговение, жестокой, подобно старым злым богам, правившим ею с далеких времен, которые могли быть удовлетворены только тогда, когда на черные камни проливалась кровь.

Она скрестила руки и, плотно обхватив себя за плечи, покачивалась взад и вперед. Это место как нельзя более подходило для игры воображения. Если она будет тихо стоять на месте, ничего плохого с ней не случится. Только собственная память может подвести ее и принести ей страдания. Она находилась в оцепенении и предельном напряжении. Было бы вполне естественным, если бы ее мысли взбунтовались и вышли из-под контроля. Но не все. Кое-чем она все еще владела. Она взяла себя в руки, успокаивая разбушевавшиеся нервы, и попыталась успокоиться.

Она должна думать только о насущных вещах, о своих непосредственных потребностях и безопасности. Она должна радоваться, что резкие порывы ветра, сменившие теплый дневной воздух, проносятся над ней, — а не ударяют прямо в уступ. На ветру ей пришлось бы значительно труднее. Сейчас она жалела, что не выпила весь чай и не доела хлеб. Жалела об остатках обеда, выброшенных сегодня на границе Кейпа. Еда укрепила бы ее перед длинной ночью. Но лучше не думать об этом.

Нащупав часы, она обнаружила, что стекло разбито и одна из стрелок отсутствует. Но это было безразлично, все равно ей не видно циферблата, а кроме того, постоянное слежение за временем только удлинит ночь.

Что сейчас делает ее отец? А Джон Корниш? Мысль о Джоне укрепляла ее стойкость. Он наверняка пойдет ее искать, когда узнает, что она не вернулась, и, должно быть, поднимется сюда. Эта мысль поддерживала ее силы. Утром он поднимется на гору и найдет ее здесь. Она должна только дождаться.

Ее тело болело и ныло от усталости. Нужно было отдохнуть. Если ей удастся уснуть, уняв чувство дискомфорта, и проспать до утра, то это существенно облегчит ее положение. Она осторожно начала ощупывать покатый уступ, собирая острые камешки, которые могли впиваться в тело.