— Будь здесь дядя Адриан, он бы тебе доказал.

— Люк и Адриан всегда не переносили друг друга. Еще детьми они принадлежали к противоположным лагерям. Оба были добрыми христианами, но прощения обид не признавали. После того, как Адриан принял постриг, их отношения несколько смягчились, но Люк, тем не менее, говорил, что, вот, волка впустили в овчарню. Успехи твоего дяди в качестве проповедника льстили тщеславию и снобизму Люка, однако война в Испании и помощь, которую Адриан оказывал испанским республиканцам, его выступления с кафедры в соборе в Бордо, где он обличал позицию церкви и правительства, оживили смахивавшую на ненависть антипатию. Камилла мне говорила, что Адриан связан с Лондоном и укрывается в свободной зоне. Люку это никак не могло понравиться.

— Мне он сказал, что, знай он, где находится Адриан, он выдал бы его.

— Никогда в это не поверю. Он это сказал в запальчивости. У Люка есть свои недостатки, но он не Иуда.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты оказался прав!

— Надеюсь услышать новости об Адриане. Я написал его настоятелю, чтобы предупредить о своем визите. У меня также назначена встреча с нотариусом.

— Я поеду с тобой. Мне так будет спокойнее.

— Как тебе угодно, моя дорогая. А теперь оставь меня, мне надо побыть одному.

Поцеловав отца в щеку, Леа ушла.

По дороге к розовому в закатных лучах солнца дому она, чтобы не думать о завтрашнем дне, повторяла про себя: нужно, чтобы прошел дождь, а то земля иссохла, начинают желтеть листья. Не останавливаясь, она наклонилась и подняла кусочек высохшей земли. «Завтра скажу Файяру, чтобы прополол этот заросший вьюнком участок». Обогнув рощицу, она вышла к террасе. При определенном освещении долина внизу обретала яркую контрастность цветов, делавшую ее красоту еще более выразительной и неизменно вызывавшую у Леа чувство восторга. В тени грабов ес поджидала Франсуаза, сидевшая, поджав ноги, прямо на траве. Леа села рядом с сестрой. Та подняла голову. Выглядела она грустной.

— Ты поговорила с папой?

— Пыталась. Он отказался меня выслушать. Обещаю тебе, я от него не отстану.

— Он тебя все равно слушать не станет. Что же будет со мной?

— Ты могла бы…

Перекладывая из руки в руку комок земли, Леа колебалась.

— Ты могла бы съездить в Кадийяк к доктору Жирару. Говорят…

— Какой ужас! Как только ты осмеливаешься мне предлагать такое? И Отто и я, мы оба хотим иметь ребенка. Уж лучше умереть!

— Тогда перестань стенать и сама расскажи отцу, что беременна.

— Нет, этого я никогда не смогу ему сказать. Уеду к Отто. Может, хотя бы тогда отец уступит.

— Не делай так, для него это будет страшным ударом. Вспомни, что он пережил после смерти мамы.

— А я? Догадываешься ли ты, как я страдаю?

— Извини, но у меня нет ни малейшего настроения, тебя жалеть. У меня вызывает отвращение то, что ты натворила.

— А ты сама с Матиасом и… наверняка с другими?

Леа возразила:

— Мои не были немцами.

— Это отговорка. Разве я виновата, что наши страны воюют между собой?

— Отто поступил плохо.

— Ведь он же меня любит!

Леа пожала плечами. Франсуаза заговорила снова:

— Я знаю массу девчонок, у которых ухажеры — немцы. Наша кузина Коринна помолвлена с подполковником Штрукелем. Дядя Люк изрядно колебался прежде, чем дать свое согласие, однако, когда из Германии специально для того, чтобы попросить руки его дочери, приехал отец подполковника, сам высокопоставленный, близкий к Гитлеру нацистский деятель, это так ему польстило, что он уступил.