— Какой-то Селин. Мне сказали, что он великий писатель.

— Селин! Ты уже читала его произведения?

— Нет. А ты?

— Пробовала. Но он описывает такие жестокие, такие ужасные вещи…

— Наверное, ты его с кем-то путаешь. Некто Рафаэль Маль уверял меня, что это очень забавная книга.

— Как ты назвала его?

— Рафаэль Маль.

— Ясно, он просто посмеялся над тобой. Это грязный тип, который пачкает все, к чему прикасается, а самое большое для него удовольствие — делать гадости, и прежде всего своим друзьям.

Горячность Камиллы поразила Леа. Она никогда не слышала, чтобы та с такой жесткостью о ком-то говорила.

— Что же он сделал?

— Мне — ничего, но довел до отчаяния, ограбил особу, которую Лоран и я очень любим.

— Я ее знаю?

— Нет.

Леа вернулась на Университетскую как раз в тот момент, когда посыльный принес три огромных букета роз. Лиза и Альбертина восторгались ими:

— Какая прелесть!

— Этот Тавернье — настоящий светский человек. Таких больше не встретишь!

Леа находила очаровательными этих двух старых дев, которые не просто прожили вместе всю свою жизнь, но вообще ни разу даже на день не расставались. Альбертина, пятью годами старше сестры, естественно, возглавила семью, управляя оставленным родителями имуществом, держа прислугу в железных рукавицах, решая, какие поездки совершить и работы предпринять. Таких женщин зовут бой-бабами.

С начала войны Лиза жила в постоянном страхе и плохо спала, просыпаясь от малейшего шороха и держа свой противогаз всегда рядом. Даже отправляясь к подруге на другую сторону улицы или на воскресную обедню в церковь Святого Фомы Аквинского, она перебрасывала противогаз через плечо. Ею прочитывались все газеты, прослушивались все радиопередачи — от Радио-Париж до Радио-37, от парижской радиостанции до передатчика Иль-де-Франса. После захвата Польши она уложила свои вещи. Добилась от сестры, чтобы та продала их старый великолепный «рено» с кузовом работы Артюра Булоня и купила семейную модель «вивастеллы», потому что та быстрее и просторнее. После нескольких поездок по Парижу, чтобы дать возможность умевшей водить Альбертине, освоиться с новой машиной, автомобиль отправили в гараж в Сен-Жерменском предместье, поручив механику поддерживать его в состоянии полной готовности. Если бы вдруг тот позабыл об этом, появление Лизы с ее противогазом быстро бы призвало его к порядку.

— Леа, девочка. Этот любезный месье Тавернье вызвался пригласить тебя на концерт в пользу военных сирот.

— И вы дали согласие? — Леа почти не скрывала улыбки, вызванной уловкой Тавернье.

— Естественно. Несмотря на твой траур, ты можешь принять приглашение на благотворительный концерт, — заявила Альбертина.

— Будет ли это прилично? — ханжеским тоном переспросила Леа, все с большим трудом сдерживая взрыв бешеного смеха.

— Конечно, это весьма воспитанный человек, друг министров и самого президента.

— К тому же его принимает твоя подруга Камилла. Этим все сказано, — поддакнула Лиза.

— Значит, если Камилла его принимает, я могу без колебаний воспользоваться его приглашением?

— Полюбуйся, как нежны эти розы! — показывая Леа на букет, воскликнула Лиза.

Осторожно разворачивая бумагу, в которую были уложены темно-желтые розы, Альбертина спросила:

— А почему ты не посмотришь на свои?

Леа разорвала упаковочную бумагу, раскрыв великолепные белые с алой каймой по краю лепестков розы. Меж стеблей оказался просунут конверт.