Жа́ра в хижинах пока еще хватало. Угрызений совести Ойген не испытывал. Фюрер освободил своих солдат от этой химеры. К тому же в данной ситуации пытка была вызвана необходимостью. Кто виноват, что пленные отказывались говорить добровольно?
— Господа! — сорвано сказал англичанин. — Вы же не собираетесь…
Да, именно это они и собирались делать.
— Заткнитесь, — сказал оберштурмфюрер Венк. — И никуда не отходите. Мне нужно ваше знание языка. Ведь вы не хотите, чтобы мы занимались этим просто так? Они должны заговорить, а все остальное лирика, мой милый англичанин, ничего не значащая лирика. Херцог молчит, его «файтеры» пока ничего не обнаружили. Вы не собираетесь умереть вместе с нами в случае подготовленного нападения черномазых? Тогда — помогайте! Думаете, кто-то из нас способен испытывать удовольствие от пыток и с наслаждением вдыхать запах горелого мяса?
— Господи, — простонал англичанин. — Вы же ничем не отличаетесь от этих дикарей!
— Да, — вздохнул оберштурмфюрер и развел руками. — Они хотят сварить из меня зуппе. Но они ошибаются, суп буду варить я. А все потому, что у меня лучший рецепт. И еще потому, что я более искусный повар!
Он повернулся к пленным, хищно вглядываясь в черные лица.
— Так который из них завалил ун-Ранка?
Ойген не любил такой работы. Всегда в подразделениях СС были люди, которые выполняли подобную работу в силу того, что это нравилось им. Для того чтобы пытать пленных, добиваясь от них необходимой информации, нужно особое призвание и мастерство. Обычно таким профессионалам для работы отводили место, где бы они могли заниматься делом, не смущая умов остальных. Здесь, наоборот — многие солдаты добровольно оттянулись подальше. Нет, они не боялись вида крови, они не боялись смерти, но одно дело рисковать и умирать в бою, и совсем другое — смотреть как медленно и неотвратимо приближают к смерти других, пусть даже и из стана врагов. В СС специалистов такого ранга звали «мясниками», их не сторонились, но и особой любви или уважения не испытывали. В конце концов, забойщик скота с мясокомбината — обычная рядовая профессия, но одно дело знать, что этот человек получает жалование за убийство коров и свиней, и совсем другое — видеть, как он цедит мелкими глотками стакан молока пополам с горячей кровью, слитой из только что разрезанного вымени еще мычащего животного.
— Свяжите их! — приказал оберштурмфюрер Венк.
Ойгену ун-Грайму самому хотелось отойти в сторону, но он был командиром, а потому не имел права на слабости, поэтому он стоял и смотрел, как ноги негра погружаются в пламя костра. Черное лицо негра блестело от пота, глаза стали невероятно огромными, и бело-голубые яблоки вдруг подернулись кровяной сеточкой лопнувших капилляров, негр замычал, безуспешно дергаясь в сильных руках солдат.
— Спросите его, где племя? — приказал англичанину оберштурмфюрер. — Что они намереваются делать и где, наконец, прячут своего проклятого колдуна!
14. ДЕРЕВНЯ БУБАРАЙ. НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ СПУСТЯ
— Как свиньи! — вздохнул Венк. — Ничем не лучше свиней! Даже искупаться нельзя. Знаешь, дружище, чего я сейчас больше всего хочу? Встать под душ и смыть с себя всю эту копоть и грязь!
В кустах всхлипывал англичанин, которому довелось присутствовать при допросе. Нервы проводника не выдержали.
— Хлюпик, — презрительно сказал оберштурмфюрер. — Вырождающаяся раса, чтобы там не говорили наши идеологи. Одно слово — англичанин. Мне этот допрос тоже не доставил какого-то удовольствия, я тоже считаю, что пытать людей — дикое варварство. |