– Стой, – вдруг заорал Длинный Вован, – это же Генкин «паркер», я ему сам его дарил на Новый год. Как он тут оказался? Дай его сюда.

– Не лапай, – предупредил я. – Можешь стереть отпечатки.

– Почему? Это же его ручка, точно говорю. И отпечатки там его.

– Не сомневаюсь, но могут быть и не его.

– Да, ты прав.

К машине меня сносили долго и больно. Широкий «мерседес» шел плавно, заботливо качая меня, лежащего на заднем сиденье.

– Куда едем-то? – обернулся ко мне Вован.

– Домой.

– А может, лучше в больничку? Зелено-серый ты, Гончаров. Краше в гроб кладут. У меня в элитной больничке свой мужик есть. Нейрохирург. Я прикидываю, он тебе как раз нужен.

– Вези, – не желая помирать, согласился я. – А потом привезешь мне Николая Подвойко, эксперта из РОВД моего района. Достань его из-под земли. Только тихо. Кажется, у нас что-то получается.

– Все сделаю как надо. Притараню его живого или мертвого. Ты смотри только не помирай.

– Про нашу находку никому не говори и своих предупреди. Это в наших интересах. Если что, отдашь ручку Подвойко.

– Ежу понятно. Приехали, лежи, я схожу за санитарами и договорюсь с Самуилом Исааковичем.

Через пять минут он явился с двумя быками в белых халатах с жесткими носилками под мышкой.

– Исааковича пока нет, но я обо всем договорился с его шефом. Считай, тебе повезло, попал к лучшему хирургу лучшей больницы города. Тащите его в двадцать пятый кабинет. Да осторожней, балбесы. Коновалы, вам только быков кастрировать.

Куда я попал? Понять было трудно. То ли лаборатория, то ли операционная, то ли одноместная больничная палата. Кушетка жесткая, но удобная и широкая.

Результаты диагностики, проведенной тут же, оказались неутешительными, а в латинской транскрипции просто ужасающими. Из блиц-консилиума, проведенного у моего ложа, я понял, что повторно я сотряс свои мозги совершенно напрасно и, по медицинской логике, я должен был спокойно лежать абсолютным мертвецом. Но уж коли случился такой феноменальный факт, то я должен тихо, без движения, валяться десять дней. В ляжку мне засобачили несколько уколов, и я провалился в темную мягкую вату забытья.

– Костя, Костенька, как же это ты? – спрашивает милый далекий голос, так давно ко мне не обращавшийся.

– Все хорошо, мама. У нас все хорошо. Где отец?

– Я приду к тебе завтра.

– Где отец?

– Я приду, и мы вместе к нему пойдем. Все будет хорошо, котенок.

Она целовала мой лоб, губы, и горячие слезы, родные и забытые, стекали по дорогому милому лицу.

– Достаточно, уходите, идет доктор, мне влетит!

Я очнулся, не сразу сообразив, что мой бред состоит из действительности. А плачущая женщина реальна и телесна, но, к сожалению, это не моя мать, да ей и невозможно оказаться здесь, в этой жизни, если десять лет назад вслед за отцом она покинула этот мир. Но кто же тогда эта плачущая женщина?

Я открыл глаза, что-то очень знакомое и желанное узнавал я в ее лице. Но что? Вполне вспомнить я этого не мог.

– Уходите скорее, он уже идет, – властно торопила медсестра.

– Подожди! – крикнул я, но даже сам не услышал своего голоса.

Незнакомка встала. Вошел длинный доктор, моя посетительница вздрогнула. Нет, мне не показалось, она именно вздрогнула.

– В чем дело? Почему посторонние?

– Простите меня, Самуил Исаакович, она на секундочку попросилась.

– Соня, это первое предупреждение.