— Привет, мисс Гейлорд! — кричали дети. Это был первый действительно жаркий день, и из открытого уличного гидранта била струя воды, под которой прыгало около дюжины полуголых мальчишек. Полицейский по прозвищу Большой Билл, стоявший неподалеку, отдал ей честь.

— Наконец-то, в кои-то веки, они снова будут чистыми, — ухмылялся он.

— Мне хотелось бы быть среди них, — засмеялась она. Все дети этого квартала были ее приятелями. Друзей у нее было много, но она была по-прежнему одинока, как дерево, стоящее в поле.

Вернувшись домой, Сюзан позвала:

— Блейк! — Ответа не было.

Но вечером ей не пришлось рассказывать ему о своей забывчивости, так как он об этом и не заговаривал. Весь вечер он был молчалив, немного почитал, но вообще-то ничего не делал. Видя, как он неспокоен, Сюзан участливо спросила у него:

— Ты очень будешь тосковать по Соне, Блейк?

Он искоса посмотрел на нее:

— Я? Я вообще о ней не думал.

— А почему ты такой печальный?

— Даже и не знаю, эта чертова меланхолия уже целый день изводит меня. У меня такое чувство, что я уже никогда не смогу работать.

— Сможешь, — сказала она. — Сколько раз у тебя уже было такое настроение, и ты снова начинал.

— Я никогда еще не чувствовал такой пустоты.

Он бросился на диван и лег навзничь с закрытыми глазами. Лицо у него было застывшим и напряженным. Сюзан была поражена его красотой, которая, однако, ее уже не волновала. Мрамор не смог бы точно передать его истинное выражение — может быть, слоновая кость? Блейк открыл глаза.

— Иди ко мне, — приказал он. Сюзан присела к нему, и он, положив голову ей на колени, обеими руками обнял ее. Она чувствовала, что в ее объятиях он беззвучно плачет.

— Ну, милый, ну, — успокаивала она его, даже не огорчаясь от его плача. Она не знала, чего ему не хватает, да и он, пожалуй, не знал, иначе он не скрывал бы этого от нее. Он плакал от какой-то беспричинной меланхолии, а она крепко обнимала его и терпеливо ждала, пока он снова не придет в себя. Она уже не нуждалась в нем, но он был ей дорог. Если бы он мог вернуться к ней, может быть, между ними возникла бы новая любовь, которую не определяла бы тоска по страсти.

* * *

Он определенно к ней вернется. Все лето она упорно продолжала работу, планировала выставку, подготавливала вернисаж к началу осени, ждала Блейка.

— Октябрь — это лучший месяц для начинающих, — рассказывал ей Джозеф Харт. Она зашла к нему однажды в его старый дом, сложенный из коричневого песчаника, так как Дэвид Барнс просил ее об этом.

— Я рассказывал о вас этому старику, — сказал он. — Он хочет познакомиться с вами. Вам надо бы туда сходить — это большая удача, ведь он очень редко желает кого-либо видеть.

Но когда Сюзан вошла в гостиную в доме Джозефа Харта, то тот сделал вид, что и не знает о ее существовании.

— Я никогда не слышал о вас, — сказал он отрывисто, когда она представилась. Его дом был чем-то, вроде музея живописи и скульптуры.

Сначала для нее все было словно в тумане. Темные лица смотрели на нее со старых фламандских картин в позолоченных рамах, соседствующих с бледными современными американскими пейзажами. Затем внезапно она заметила диких лошадей Майкла. Это было длинное горизонтальное полотно, хорошо освещенное. Девять серебристо-белых лошадей летели в лунном сиянии по темной ночной пустыне вслед за маленьким черным конем — их вожаком.