Шесть лет назад я бы вмешалась. Шесть лет назад я и вмешалась, после чего от меня «отвернулась вся семья». Юношеская наивность и слепая вера профессору Стентону не позволили разглядеть всей картины тогда, но ныне – я стала старше, и я уже слишком хорошо знала драконов, чтобы вмешаться сейчас. И потому я осталась стоять, задыхаясь от боли и слез и слушая едва уловимый удаляющийся стук туфель на железной подошве, которые так любила моя мать…

– Мисс Ваерти, – едва слышно позвала миссис Макстон, – девочка моя, держитесь.

Я держалась. Отчаянно и обреченно, но держалась. Анабель Делакруа… Анабель Делакруа! Потрясающе! Воистину, просто потрясающе! Какая жестокая, бесчеловечная, воистину звериная жестокость!

– Делакруа, это ведь… – начала было миссис Макстон.

– Да, – отрывисто оборвала я ее, – та самая Фанни Делакруа, известная во всей империи убийца детей, более сорока лет содержащая так называемую «детскую ферму», в которую не имеющие возможности растить свое дитя матери, незамужние девицы или же падшие женщины, за небольшую плату сдавали своих детей. Первые, чтобы сохранить позорную внебрачную связь в тайне, вторые, чтобы избавиться от приплода. Дело в качестве консультанта полиции в свое время вел профессор Стентон, мы изучали его в рамках общей истории криминалистической магии на первом курсе.

С каждым словом, абсолютно с каждым словом, меня все сильнее охватывал гнев. О, как же я была слепа!

– Мисс Ваерти, – голос моей домоправительницы дрогнул, и вовсе не от ужаса – боюсь, миссис Макстон, как и я, испытывала неимоверный гнев, – каким образом профессор мог приписать вам подобное происхождение?

Повернувшись, я привалилась спиной к двери, стараясь не скатиться в истерику, и тихо объяснила:

– Клиника «Остирн», в которой из-за сложностей во время беременности родилась я, фигурировала в деле Фанни Делакруа, как одно из мест, в которые эта мадам продавала младенцев. Лечебнице это было выгодно по причине того, что отпадала необходимость сообщать матерям, потерявшим детей по вине повитух о смерти этих самых новорожденных. Так что да – профессор Стентон вполне мог совершить подлог.

– О, Боже, – только и прошептала миссис Макстон.

Но она была стойкой женщиной и потому сразу спросила:

– Что вы намерены делать сейчас?

– Не расплакаться…

– О, моя дорогая…

Боюсь, от жалости мне стало лишь хуже. Я и так с трудом сдерживала слезы, задыхаясь от бессилия, ужаса осознания, понимания бесполезности любых действий сейчас, а еще мне было жаль, мне было так жаль…

– Я могу догнать ее, – торопливо предложила миссис Макстон. – Мистер Илнер знает город, мы догоним административный кэб, срезав через жилые кварталы. Мы сможем!

Прижав ледяные пальцы к вискам, я, с трудом сдерживая волнение, пыталась как можно быстрее придумать, что делать. Хотелось распахнуть дверь узкой кладовой, сбежать по ступеням вниз и обнять свою маму, хотелось до слез, но что дальше? Что может предпринять лорд Арнел, чтобы не допустить появление моих родителей возле меня? Все что угодно! Абсолютно все! От судебного предписания и лишения матушки и отца родительских прав по причине наличия сфальсифицированных документов, до наложения запрета на въезд в Вестернадан. И это только как мэр. А как дракон он был гораздо могущественнее, и вполне мог внушить моей матери, что у нее вовсе никогда не было детей… Ощущение собственного бессилия убивало.

– Нет, – прошептала я, чувствуя как рушиться на осколки мой мир, – нет… мы ничего не будем делать. Не сейчас.

– Лучше сделать и жалеть, чем ничего не предпринять! – решительно высказала мне миссис Макстон.