Судя по вопросам, которые задавал ему во время пытки Юлус, Конан понял, что в резиденции городского головы ничего не знают о его связи с храмом Матери Дурги. Он также предположил, что Риста Даан был слишком значительным лицом в Шикасе, чтобы так просто допросить торговца пряностями. Потому-то Юлусу и не было ничего известно о той работе, которую выполнял Конан по спасению дочери Риста Даана. Даже сейчас, когда боль заполняла каждую клетку его тела и ему грозила смертельная опасность, Конан вдруг ощутил тревогу – как там Риетта? Слишком долго он отсутствовал.

Шатаясь, Конан выбрался из резиденции городского головы и замер в тени здания. Ночь была темной, на Площади никого не было. Конан решил, что все-таки не стоит идти прямо через Площадь, а вместо этого двинулся кругом, прячась в тени зданий. Пройдя мимо особняка Ксантуса, Конан вышел на аллею, отделяющую этот дом от храма Матери Дурги. Ворота черного хода храма были открыты, поэтому Конан вошел во двор. Пройдя через кухню, он вошел в храм. В храме, как обычно, пели аколиты. Однако пение их изменилось. Оно стало более громким, более звучным, резонирующим. Казалось, все здание вибрировало от этих песнопений. Конан решил, что ему это просто кажется, потому что у него в голове звенит. Преодолевая головокружение, он в конце концов нашел лестницу, по которой стал подниматься. Выйдя на галерею второго этажа, Конан остановился перед дверью.

– Конан!

Варвар обернулся. За спиной стояла Оппия. На ней было прозрачное ночное одеяние. Лицо ее выглядело недовольным.

– Где ты шля… Что с тобой случилось?

Тут до киммерийца дошло, что он машинально притопал к своей прежней комнате. Она располагалась на том же этаже, что и покои Андоллы и Оппии. Жрица быстро подошла к Конану, разглядывая его в свете лампы.

– Ты выглядишь как оживший мертвец! Кто с тобой такое сотворил? Это не похоже на следы от драки!

– Телохранители Бомбаса, – выговорил киммериец. Он буквально изнасиловал свой отказывающийся подчиняться мозг, на ходу изобретая историю, чтобы убедить Оппию предоставить ему, Конану, укрытие. – Городской голова хочет знать, что творится в этом храме. Он думает, что вы здесь прячете сокровища. Только я ему ничего не сказал. У них там поднялась какая-то тревога, и они все поспешно убрались, а мне удалось сбежать.

– Идем, надо промыть твои раны и перевязать их. – Голос Оппии тоже изменился. Он стал более низким и более вибрирующим. Конан решил, что все дело в том ударе по голове и что у него что-то со слухом.

– Мне просто нужно где-нибудь прилечь и проваляться день или два.

– Чушь! – отрезала она настойчиво. – Даже если твои раны не требуют исцеления, я в любом случае не хочу, чтобы ты перемазал кровью весь храм. Идем со мной.

Схватив Конана за руку, она потащила его за угол, к красной двери. Он послушно пошел за ней. Теперь Конан отметил, что не только со слухом у него что-то случилось. Похоже, и зрение его подводит, ибо в облике Оппии он заметил перемены. Она и раньше была соблазнительной женщиной, но теперь ее красота просто била в глаза. Она шла перед ним, и ее бедра изумительно округлились и покачивались просто совращающе. И без того тонкая талия стала осиной. Конан помотал головой. Ловко ударил его зингарец. Вот и со зрением стало неладно.

Она отперла дверь и ввела его внутрь. В прихожей стояли статуи Матери Дурги, украшенные драгоценностями. На полу лежали дорогие ковры. Столь же дорогие ковры висели на стенах. Горящие лампы являли собой настоящие произведения искусства.