Из перегревшегося радиатора со свистом вырывался пар, а выхлопная труба, потерявшая глушитель лет пять или больше тому назад, извергала клубы синего дыма. Уле важно восседал за рулем. Весь внимание, он старался обойти самые глубокие выбоины, но не так-то просто было высмотреть их сквозь завладевший улицей густой бурьян.
Грэмп помахал тростью.
- Привет, Уле!
Поравнявшись с ним, Уле дернул ручной тормоз, машина поперхнулась, лязгнула всеми частями, кашлянула и замолкла, издав напоследок сиплый вздох.
- Чем заправляешь? - спросил Грэмп.
- Всего помаленьку, - ответил Уле. - Керосин, спиртец, солярка - нашел остатки в старой бочке.
Грэмп восхищенно смотрел на бренную конструкцию.
- Да... было время, сам держал машину, сто миль в час развивала.
- И эта бегает, - отозвался Уле. - Было бы только горючее да запасные части. Года три-четыре назад я еще бензин доставал, теперь-то его давно уже не видно. Кончили производить небось. Дескать, для чего бензин, когда есть атомная энергия.
- Во-во, - подхватил Грэмп. - И ничего не возразишь. Да только атомная, она ведь ничем не пахнет, а для меня нет на свете ничего слаще, чем запах бензина. Со всеми этими вертолетами и прочими премудростями путешествия совсем романтики лишились.
Он покосился на громоздящиеся на заднем сиденье корзины и ящики.
- Овощишками нагрузился?
- Ага, - подтвердил Уле. - Молочная кукуруза, молодая картошечка, три-четыре корзины помидоров. На продажу везу.
Грэмп покачал головой.
- Пустая затея, Уле. Никто не возьмет. Теперь все вбили себе в голову, что для стола одна только гидропоника годится. Гигиенично, мол, и вкус потоньше.
- А я так гроша ломаного не дал бы за ту дрянь, что они в своих банках выращивают, - воинственно объявил Уле. - В рот взять противно! Я Марте всегда так говорю: чтобы в еде настоящее свойство было, ее надо в земле выращивать.
Он опустил руку и повернул ключ зажигания.
- Не знаю даже, стоит ли пытаться ехать в город, - продолжал он. - Вон ведь как дороги запустили, то есть никакого глазу нет. Вспомни нашу автостраду двадцать лет назад: гладкая, ровная, чуть что - новый бетон клали, зимой непрестанно снег очищали. Ничего не жалели, большие деньги тратили, чтобы только движение не прерывалось. А теперь начисто о ней забыли. Бетон весь потрескался, местами и вовсе повыкрошился. Куманика растет. Сегодня на пути сюда пришлось выходить из машины и распиливать дерево, прямо поперек шоссе лежало.
- Да уж чего хорошего, - кивнул Грэмп.
Мотор вдруг ожил, прокашлялся, закряхтел, откуда-то снизу вырвалось густое облако синего дыма, затем машина рывком стронулась с места и запрыгала по ухабам.
Грэмп проковылял обратно к шезлонгу и обнаружил, что полотно насквозь мокрое. Автоматическая косилка кончила подстригать газон и теперь, размотав шланг, поливала лужайку. Бормоча ругательства, Грэмп зашел за дом и опустился на скамейку около заднего крыльца. Он не любил здесь сидеть, но ведь больше нигде нет спасения от этой механической уродины... Взять хоть этот вид: сплошь пустые, заброшенные дома, все палисадники бурьяном поросли. Правда, одно преимущество есть: можно внушить себе, что ты туг на ухо, и забыть о каскадах твича, изрыгаемых приемником. Из-за дома донесся чей-то голос:
- Билл! Билл, ты где?
Грэмп повернул голову:
- Здесь я, Марк, здесь. |