Уплатив по счету, они вышли и под зеленовато-бледным солнцем направились на тот берег поглядеть, как двести тысяч голлистов шествуют по пыльным Елисейским полям с пением «Марсельезы». Мак-Грегор любил «Марсельезу». Но, глядя на этих торговцев, собственников, дельцов, на женщин в пальто верблюжьей шерсти, он просто не мог поверить, что крестьянские сыны, французские солдаты окружили Париж в танках и бронетранспортерах, чтобы защитить бумажные трехцветные флажки, торчащие в шляпах голлистов.

— И вот так поставлен крест на великой парижской революции, — сказал Эндрю.

Они пошли обратно на левый берег, а за спиной голлисты выкрикивали: «Liberte, liberte, liberte!» И на этом расставался Мак-Грегор с Францией, и ему стало грустно, когда высокие, пегие от кислоты деревянные ворота захлопнулись, отгородив собой Париж.

Он очень удивился, увидев в кабинете тетю Джосс, занятую разговором с Кэти и Мозелем. Точно пришло наконец время обрести телесность этому застенному тоненькому голосу. Будто и не заметив Мак-Грегора, тетя Джосс поцеловала Эндрю в щеку, затем в губы, и Ги Мозель воскликнул со смехом:

— А отца так и не поцелуете?

— Я его не понимаю, — гордо выпрямилась тетя Джосс. — Он меня пугает…

— Мак-Грегор пугает? Боже правый!

— Эндрю, принеси мои сабо, — сказала тетя Джосс. — Я выйду прогуляюсь.

Выходя из дому, тетя Джосс обувала бретонские сабо и обильно умащала лицо и ноги лосьоном от комаров и от свежего воздуха, так что сабо были сплошь в пятнах лосьона. Тетя Джосс направилась к дверям, и Мак-Грегор, которого она так и не подарила ни словом, ни взглядом, встал почтительно вместе с Мозелем; слышно было, как в холле она говорит Эндрю:

— Проводи, голубчик, — не дай бог, оступлюсь еще.

— Для тети Джосс это прямо предел тактичности, — небрежно заметила Кэти, ни к кому в особенности не обращаясь; но у Мак-Грегора осталось чувство, что до него они втроем плели здесь какой-то семейный заговор.

— Мы почти весь день оформляли покупку виллы, — любезно сообщил Мозель, и Мак-Грегору ничего не осталось, как настроиться тоже на любезный тон (ну, что поделаешь с Мозелем). — Мы, собственно, разыскивали вас. По французским законам для оформления требуется муж.

— Я ходил с Эндрю на правый берег поглядеть на демонстрацию голлистов, — сказал Мак-Грегор.

— Голлистские демонстрации — недурной образчик малограмотности, — заметил Ги. — Мы заглянули в «Купол» подкрепиться, — продолжал он, — и видели там вас с Эндрю. Но к тому времени нужда в вас уже отпала, а вдвоем вы составляли такой милый тет-а-тет, что мы решили не нарушать его.

Мак-Грегора подмывало дать отпор этому странному, неуловимому какому-то захвату его семейных прав и обязанностей, но он понимал, что сейчас не время.

— Ах, да скажите ему, Ги, — нетерпеливо проговорила Кэти.

Мак-Грегор похолодел от предчувствия. Кэти от него уходит, и Мозель сообщит сейчас об этом с обычным своим деловитым шармом и здравым смыслом — в порядке, так сказать, простого честного обмена информацией между двумя порядочными людьми.

— Я слышал, вы завтра едете в Тегеран, — с улыбочкой начал Мозель, словно решив попутно внести и сюда ясность.

— Да…

— Так ли уж необходима поездка? Так ли важна?

— Надо там привести кое-что в порядок, — сказал Мак-Грегор.

— Вы совершаете ошибку, — сказал Мозель. — Поверьте мне…

— Но почему же?

— Потому что воспрепятствовать ильхану в получении оружия вы не сможете, а лишь ухудшите свои отношения со всеми.