— Черт возьми! — сказал Мак-Грегор. — Что это ты сделал со своим лицом?

— Да ничего, — скромно ответил Таха. — Обстриг усы и слегка брови подбрил, чтобы как на фото в паспорте.

— С фальшивым паспортом тебя тут задержат, — предостерег Мак-Грегор, когда вошли в душное здание аэропорта.

— Он не фальшивый, он настоящий, — успокоил Таха. — Мне студент-перс в Париже дал свой паспорт.

— А что он сам будет делать без паспорта? — спросил Мак-Грегор, пробираясь с Тахой среди пассажиров к полицейскому контрольному барьеру.

— Через неделю-две заявит, что паспорт украли, а к тому времени я сожгу его, и кто меня тут будет помнить?

У барьера обошлось без каверзных вопросов, и, обменяв часть своих денег на иранские, они беспрепятственно вышли из аэропорта. Междугородными автобусами они добрались сперва до Тебриза, потом обогнули озеро Урмию с севера — через Багам, Мадад и Миллус. Затем ехали грузовыми машинами, сельскими автобусами, повозками и теперь, пешком пройдя по узким курдским долинам в обход горы Делага, направлялись к тому уголку земли, где сходятся границы Ирана, Ирака и Турции. Было решено, что оттуда Таха пойдет один, чтобы, собрав своих бунтарей, спуститься с ними в долину Котура. Но прежде, сказал Таха, нужны точные известия о кази и Затко. Пока же о них не было ни слуху ни духу; крестьяне-курды ничего не знали.

— Все уже боятся, и чем дальше, тем больше, — хмуро говорил Таха. Они шли к пастушьей деревушке, убого и малозаметно лепящейся по голым сланцевым скатам.

— А благодарить надо, конечно, Фландерса, — сказал Мак-Грегор. — Это он здесь подготовил почву для ильхана и Дубаса.

В предгорьях им рассказывали, что англичанин, опекающий детей, ходит по деревням и призывает жителей быть осторожными ради своих детей. Надвигается, мол, беда…

— Закишело трусливыми слухами, — сжимал кулаки Таха.

В последней пройденной ими деревне староста сообщил, что кази умер в Ираке, а Затко схвачен в Турции и повешен.

— Да кто тебе сказал? — сурово спросил Таха.

— Контрабандист больной один тут проходил неделю тому назад. Нет, десять дней тому…

— То был предатель и трус, — сказал Таха, и староста, видя, что имеет дело не с мелкотравчатым, а с высокого полета, образованным курдом-политиком, стал оправдываться:

— Вины моей тут нет. Не гневись.

— А ты не повторяй дурацких слухов.

Поднявшись к деревушке Аснаф — скоплению полупещер-землянок, вырытых в унылом косогоре, — они застали там только старух, детей да двух-трех оборванных стариков, грызущих семечки. Старики встретили их с неожиданной важностью, чувствуя себя тут главными в отсутствие мужчин-пастухов. Кази всего лишь день-два назад стоял лагерем на здешнем высокогорном плато, сказали старики.

— Откуда вам известно? — спросил Таха.

— Нам все известно, что происходит у нас в горах, — бойко отвечали старики.

— Ничего вы, старые, не знаете, — сказал Таха и обратился к деревенским мальчишкам, отгонявшим дворняг. Мальчишки закукарекали петухами, передразнивая старичье, засмеялись:

— Да они путают всех со всеми. Это ильхановцы на плоскогорье воров искали.

— Ильхановцы — здесь? — удивился Мак-Грегор. — А вы точно знаете?

— Да на что нам врать? — возмутились мальчишки. Старики и старухи визгливо вмешались, поднялся крик и спор, залаяли собаки.