– Встанешь возле нее.

    – Как прикажете, сударь, – он пожал плечами и потянул вожжи.

    Карета замерла в трех локтях от девушки. Я распахнул дверцу и приветственно поклонился. На ее лице промелькнула удивленная улыбка.

    – Как вы неожиданны, мой господин.

    – Садитесь же, сударыня: зачем сбивать ноги? Вы идете пешком из самой столицы?

    – Ну что вы! – засмеялась она. – Я доехала до перекрестка на дилижансе… вам не стоит беспокоиться, здесь ведь уже рядом.

    – Я могу настаивать?

    Ее губы снова расплылись в очаровательной, немного смущенной улыбке. Жрица подобрала подол своего длинного одеяния и уселась напротив меня.

    – На кладбище, к храму Ни-Эшер, – бросил я кучеру.

    Парень недоуменно обернулся, но все же кивнул и щелкнул кнутом. Девушка сбросила с головы капюшон, и я увидел, что ее макушку венчает крохотная черная диадема.

    – Я была в доме одного из прихожан, – объяснила она, заметив мой взгляд. – Он умирает и поэтому просил меня провести особый обряд над могилой его сына…

    – Как жаль. Я так рад, что встретил вас! Но если вы будете погружены в отправление обряда…

    – Нет, вы не поняли, – улыбнулась Айрис. – Обряд будет отправлен после смерти прихожанина… Обряд встречи… у нас так принято. Если вы хотите, мы можем побеседовать и сегодня.

    Вскоре карета замерла неподалеку от холма, за которым начиналось кладбище, и возница постучался в окошко.

    – Дальше ехать нельзя, сударь, – сообщил он, – никак нельзя, оси побьем.

    – Возвращайся домой, – сказал я, выпрыгивая из кареты.

    Айрис недоуменно воззрилась на мою руку, протянутую ей.

    – Простите, – смутился я. – Я знаю, вы уже поняли, что на самом деле я не пеллиец.

    Она звонко рассмеялась и сняла с головы свою маленькую корону.

    – Мой господин слишком хорошо воспитан, – и, улыбаясь, пошла по ведущей на холм тропке.

    На его вершине я остановился. Айрис тоже замерла, ожидая меня; я стоял, щурясь от прохладного морского бриза, и не мог двинуться с места, всем своим существом ощущая близость живого, дышащего волнами моря.

    – У вас лицо настоящего моряка, – тихонько произнесла жрица.

    Я кивнул. В эту секунду мне вдруг отчаянно захотелось обнять ее, и еще: в душе поднималась какая-то тревожная грусть, похожая на ту, что одолевает, когда где-то далеко слышишь крики чаек. Я вздохнул и шагнул вниз, к кладбищу.

    «Каждый из них, – вдруг подумал я, глядя на ряды надгробий, – сделал свой выбор. Сам!.. Что привело сюда – их? Что ведет меня? Что вообще ведет меня – всего лишь месть?»

    Я шел, вслушиваясь в тихий шелест шагов за спиной, и дивился этому невыносимому чувству: ощущению одиночества перед всем миром, сдавившему грудь.

    Это не было одиночеством мальчишки, брошенного судьбой посреди необъятной тьмы, нет – потом, много лет спустя, я стал понимать, что тогда я впервые, сам об этом не догадываясь, познал ужас тщеты своих страстей: ужас, который станет моим проклятием – о, скоро, уже скоро.