— Так точно, господин Чернавский, — согласился пристав. — А я стану свидетелем на процессе. Подтвержу, что мой помощник провел незаконный обыск и в этом признался. Получу взыскание, что недоглядел, но это лучше, чем срок и лишение мундира. Мне, Мокрополов, не улыбается вашим соучастником становиться.

Неожиданно, Мокрополов зарыдал. Упав на колени, стал размазывать по щекам слезы.

— Господа, господа, да не брал я никаких денег! Я и на самом деле решил, что преступника узнал. Ведь похож, а?

— Мокрополов, иди отсюда, — скривился пристав. — ведь из-за таких как ты, нас держимордами и считают. Имеется и всего-то один дурак, а посчитывают, что все дураки.

[1] ГГ только попав в прошлое узнал, что существует не только старуха Шапокляк, но и складная шляпа с подобным названием

Глава пятая

Разговор за семейным столом

Чем хорош мундир, так тем, что в нем можно и в пир, и в мир. Семейство Чернавских вернулось со службы, которую мы с отцом стояли в мундирах. Батюшка, нужно сказать, смотрелся импозантно при регалиях действительного статского советника и орденах. В прошлый раз не слишком-то разглядывал его награды, но за месяцы, проведенные в Череповце, я «очиновнился», теперь рассматриваю мундиры с позиций — удачно или нет складывается карьера? У Чернавского-старшего все в ажуре. Анна на шее, Владимир 3-й, а вот звезды святого Станислава в прошлый раз не было. Растет, стало быть. А в письмах батюшка не хвастался. Видимо, предполагалось, что сынок сам прочитает в «Новгородских губернских ведомостях». Но отчего-то не прочитал и сослуживцы до моего сведения не довели.

Ночью, когда меня кормили поздним ужином — очень поздним, батюшка вещал, что орден святого Владимира 4 степени лишил меня множества радостей. Дескать — получил бы своего Станислава 3-го — первая радость, прошло время — «Аннушка» свалилась на грудь — опять повод считать себя счастливым. А теперь сынок на долгие годы лишен простых человеческих радостей.

— Иван, ты уже решил, в какой университет станешь поступать? — спросил Чернавский-старший, позвякивая ножичком, которым он взрезал верх у яичка всмятку. — В свой перепоступишь, или в Москву?

— Саша, мальчик устал, — вступилась за меня матушка. — Что ты сразу о делах? Дай ему спокойно поесть. Разве не видишь, как он исхудал в этом Череповце? И приехал ночью, а ты его поднял, ни свет, ни заря. Мог бы дать мальчику еще поспать. Не пришел бы на заутреню — ничего страшного.

Приехал я не особо поздно, в час ночи, хотя родители ожидали моего приезда еще в семь часов вечера, по прибытию поезда. Хорошо, что исправник из Чудова сообразил, что следует отбить телеграмму, уведомлявшую о задержке, а потом организовал и отправку незаконно задержанного чиновника.

Пожалуй, если бы не телеграмма, отец бы успел провести допрос машиниста, кондукторов, да еще и отправить их под арест. Шучу, разумеется. Под арест бы сразу отправлять не стал, но задержать вполне мог.

Причину задержки объяснять пришлось. Как мог, расхвалил титулярного советника Алексеева, пристава, но Мокрополова щадить не стал. Отец мне ничего не сказал, но головой покачал. Думаю, ретивого коллежского регистратора со службы и не уволят, потому что дурость — не повод для увольнения, но вот «задвинут» куда-то туда, откуда ему хода не будет. Есть ведь такие должности, где приходится целыми днями бумажки перебирать, переписывать, но, чтобы дураку работать с людьми — боже упаси.