Если уж море, то
чтобы непременно бурное, если трава, то чтобы непременно среди развалин.
Это была натура не столько художественная, сколько сентиментальная, ее
волновали не описания природы, но излияния чувств, в каждом явлении она
отыскивала лишь то, что отвечало ее запросам, и отметала как ненужное все,
что не удовлетворяло ее душевных потребностей.
Каждый месяц в монастырь на целую неделю приходила старая дева -
белошвейка. Она принадлежала к старинному дворянскому роду, разорившемуся
во время революции, поэтому ей покровительствовал сам архиепископ и ела
она за одним столом с монахинями, а после трапезы, прежде чем взяться за
шитье, оставалась с ними поболтать. Пансионерки часто убегали к ней с
уроков. Она знала наизусть любовные песенки прошлого века и, водя иглой,
напевала их. Она рассказывала разные истории, сообщала новости, выполняла
в городе любые поручения и потихоньку давала читать старшим ученицам
романы, которые она всюду носила с собой в кармане передника и которые
сама глотала во время перерывов целыми главами. Там было все про любовь,
там были одни только любовники, любовницы, преследуемые дамы, падающие без
чувств в уединенных беседках, кучера, которых убивают на каждой станции,
кони, которых загоняют на каждой странице, дремучие леса, сердечные
тревоги, клятвы, рыдания, слезы и поцелуи, челны, озаренные лунным светом,
соловьиное пение в рощах, герои, храбрые, как львы, кроткие, как агнцы,
добродетельные донельзя, всегда безукоризненно одетые, слезоточивые, как
урны. Пятнадцатилетняя Эмма целых полгода дышала этой пылью старинных
книгохранилищ. Позднее Вальтер Скотт привил ей вкус к старине, и она
начала бредить хижинами поселян, парадными залами и менестрелями. Ей
хотелось жить в старинном замке и проводить время по примеру дам, носивших
длинные корсажи и, облокотясь на каменный подоконник, опершись головой на
руку, смотревших с высоты стрельчатых башен, как на вороном коне мчится к
ним по полю рыцарь в шляпе с белым плюмажем. В ту пору она преклонялась
перед Марией Стюарт и обожала всех прославленных и несчастных женщин:
Жанна д'Арк, Элоиза, Агнеса Сорель, Прекрасная Фероньера и Клеманс Изор
(*12) - все они, точно кометы, выступали перед ней из непроглядной тьмы
времен, да еще кое-где мелькали тонувшие во мраке, никак между собою не
связанные Людовик Святой под дубом (*13), умирающий Баярд (*14), зверства
Людовика XI (*15), сцены из Варфоломеевской ночи (*16), султан на шляпе
Беарнца (*17), и, разумеется, навсегда запечатлелись у нее в памяти
тарелки с рисунками, восславлявшими Людовика XIV.
На уроках музыки она пела только романсы об ангелочках с золотыми
крылышками, о мадоннах, лагунах, гондольерах, и сквозь нелепый слог и
несуразный напев этих безвредных вещиц проступала для нее пленительная
фантасмагория жизни сердца. Подруги Эммы приносили в монастырь кипсеки
(*18), которые им дарили на Новый год. Их приходилось прятать, и это было
не так-то просто; читали их только в дортуарах. |