Он с силой ударил его плашмя о тренировочный столб.

Лезвие переломилось, один его кусок полетел высоко в воздух.

— Посмотрите на это. Я был вовлечен в битву против своей воли, и мне дали это для борьбы. — Он оглядел лица вокруг. — Сегодня я цел и невредим, но если я умру раньше, чем докажу свою правоту и лживость Навоны, тогда, молю вас, расследуйте это дело. — Он бросил рукоятку меча и направился к воротам. — Я не буду сражаться с ничтожным воином.

Толпа зашумела. Вначале Рук думал, что неодобрение относится к нему, но затем увидел, как людской поток хлынул под ограду на ристалище. ОH обернулся — его противника окружили, пытались стянуть с седла, сдирая с него шлем и отбирая оружие, чтобы было удобнее его бить.

Рук смотрел на это, и на мгновение в нем шевельнулось привычное чувство: остановить беспорядок. Он не был уверен, что именно этот человек подбросил ему плохой меч. Но он вспомнил акцент, плевок и отвернулся.

И тут он увидел, что оруженосец, который предупредил его о мече, теперь шел рядом. Когда Рук спустился с коня, тот принял его щит и шлем.

— Кому ты служишь? — спросил Рук по-английски.

Тот поклонился.

— Мой господин, сэр Генри Грейзли, погиб под Лентекостом, упокой Господи его душу. И теперь у меня нет хозяина.

Рук нахмурился.

— Кто говорил с тобой, назвавшись моим другом?

— Я не знаю, сэр, но я найду этого человека, если вам будет угодно.

Он смотрел на Рука с выражением надежды на лице.

— Меня зовут Джон Маркинг. Если вам, мой господин, да защитит вас Господь, нужен будет оруженосец, моя госпожа Грейзли напишет мне рекомендательное письмо.

— Пусть напишет, — сказал Рук, протягивая Джону свои перчатки.

Архиепископ остановился в Виндзоре. Туда к нему пришли Рук и его адвокат. Архиепископ выслушал речь адвоката и, когда тот закончил, несколько минут молчал. Потом он сказал, что хочет поговорить с Руком наедине.

— Садитесь здесь, — прелат указал ему на скамью. Он разложил бумаги на столе.

— Я не хотел вмешиваться. Но сколько я здесь, я только и слышу об удивительном деле неизвестного рыцаря, который утверждает, что принцесса Боулэндская — его жена. А она категорически отрицает это.

Рук помолчал. Он сидел, выпрямившись, и смотрел на митру архиепископа, которую тот снял и поставил на стол. Священник в это время листал бумаги.

— Вы настаиваете, но ведь у вас нет доказательств. Мне, однако, говорили, что вдова наследует огромное состояние.

— Ваша милость, мне не нужны ее богатства.

Прелат провел рукой по одной из строк.

— Я вижу, что вы говорили, что отказываетесь от всех прав владения ее имуществом. Но все же такой брак был бы вам весьма полезен. Ведь у вас нет именной собственности. Откуда вы? Кто вы, сэр? Какое графство?

— Святой отец, я дал священную клятву, что не открою миру своего имени до тех пор, пока не стану достоин его. Но я написал его там, в запечатанных бумагах. — Он указал на бумаги. — Мой господин — герцог Ланкастерский. Еще шесть уважаемых рыцарей могут подтвердить, что я не лжец и не нарушал закона, а честный христианин, который хочет справедливости и мира.

Епископ взглянул на Рука.

— Господу неугодно, чтобы юные рыцари давали столь бессмысленные клятвы. Но вы теперь должны держать слово. Однако, эта скрытность и неполнота сведений вызывает подозрение, что мотивы ваши не так чисты.

— Святой отец, единственное, что движет мной — это то, что принцесса Меланта — моя жена перед Богом.