Но уже ничто не могло спасти и остановить его, если она вздумает обрушить на него свое очарование смеха. Вот где таилась ее настоящая власть — совсем не в ее красивой внешности или ее положении. Она смеялась над Ланкастером, и сын короля оказался перед нею на коленях. Теперь она рассмеялась снова, и Рук сразу же был сражен, побежден, и оказался совсем беспомощным, как один из зверей Цирцеи.

И еще он понял, что страстно желал своего поражения. Боль в пустом желудке, да что там — боль от пронизывающего копья была бы ничем в сравнении со сладостной болью желания, горячей волной растекавшегося по его телу.

Он закрыл глаза. Он дал клятву верности дочери дьявола. Это было как раз тринадцать лет назад — несчастливое и роковое число. Вот она и пришла за ним!

Глава 10

Птицу надо накормить. Это было ясно без слов. Все камни на рукавице и приманке принцессы, все камни, которые остались в брошенных ими сундуках, все ее меховые одежды и украшенные жемчугом платья не стоили и половины того, во что оценивался этот белый сокол. Испытываемый самим Руком голод, чувство опасности, неловкость, возникшая между ними — все это отступило на задний план теперь, когда встал вопрос о питании сокола.

Гринголет не ел уже два дня. Он был возбужден, рвался на охоту, расправляя крылья и выпуская когти. Принцесса готовилась к охоте, заменяя путцы и осматривая должник и клобучок.

Огромные стаи птиц, которые опускались на реку утром на рассвете, уже исчезли. Теперь пролетали лишь редкие и одиночные птицы. Несмотря на то умение, которое продемонстрировала принцесса Меланта, когда она обращалась с приманкой, Рук совсем не был уверен в ее мастерстве как охотника. А сегодняшнее ее ребячество утром тем более не укрепляло его во мнении, что она может участвовать в этом сложнейшем виде охоты. Сам он совсем не умел охотиться с соколами. Предстоящая охота рядом с широким руслом реки все более внушала ему опасения — преследуемая птица обязательно ринется дальше от берега и, значит, атака произойдет над водой.

Однажды он был при дворе, когда Ланкастер и его брат, принц, возвращались с соколиной, охоты. У них тогда было что-то около полу десятка хорошо обученных соколов, охотившихся на журавлей и цапель. Он помнит, как среди большой и яркой процессии было множество слуг в мокрой одежде, промокших придворных и собак с влажной шкурой. Тогда витал всеобщий дух оживления — день был не очень холодным, и замок с теплым очагом совсем близко.

Здесь не было ни собак, ни слуг, на случай, если сокол выпустит свою жертву под водой. А единственным придворным был сам Рук.

Может быть у нее есть какое-то колдовство завораживать жертву. По крайней мере, все ее движения были уверенными. Сейчас она шла впереди него, пробираясь сквозь высокий тростник и неся сокола. Камни сверкали из-под ее развевающейся накидки. Сейчас она походила на валькирию из древних приданий, молчаливую деву-воина, идущую на битву. Рук тихо следовал за ней. Он снял свои шпоры, а также все металлические части доспехов, из которых теперь на нем осталась только кожаная куртка. В руках он нес меч.

На покрытом густыми зарослями берегу она остановилась. Футах в пятидесяти от берега Рук увидел пару диких уток — крякв. Но на то, что, взлетев, они полетят в нужном направлении, надежды не было.

— Эти подойдут, — пробормотала она так тихо, что он едва расслышал ее. Она искоса взглянула на него. — Ты должен зайти туда — в дальний тростник, и ждать моего сигнала.