Они с герцогом, несущим в руке подсвечник, уже поднимались по лестнице, когда Клэр заговорила. Она была сердита – возможно, больше на себя, чем на него. Как она могла позволить, чтобы благоговейный страх заставил ее пойти против себя?
— Я не думаю, что это хорошая идея, ваша светлость, сказала она. – Я не думаю, что хотела бы остаться с вами наедине. Это неприлично.
— Намного приличнее, чем находиться в гостиной следующие пару часов, — ответил он.
Она посмотрела на него. Они задержались на второй лестничной площадке.
— Забавляясь игрой в компании других? – удивилась она.
— Фанты, — сказал он, — Вы имеете представление о том, что это такое, Клэр?
— Я играю в них всю сознательную жизнь, — ответила она.
— С предметами вашей одежды в качестве фантов? – спросил он.
Она в изумлении уставилась на него, смысл сказанного им дошел до нее. Кровь бросилась ей в лицо.
— Но, — сказала она почти шепотом, — Но, как же…
— Так что, моя дорогая Клэр, — сказал он, снова предлагая ей руку, — Мы с вами пойдем в галерею любоваться искусством. Пойдем?
Она нерешительно протянула ему руку. Неужели то, что он сказал, правда? Нет, даже эти гости не могли вести себя настолько непристойно. Неужели все это искусная уловка, чтобы остаться с ней наедине? Более часа наедине в галерее наверху? Несомненно, она должна воспротивиться. Она должна сослаться на головную боль и удалиться в свою комнату. Или, лучше всего, сказать ему правду, и уйти в свою комнату.
Но она вспомнила смешки и комментарии за обедом, когда об игре было упомянуто впервые. Кроме того, ей хотелось пойти, подумала она, взяв герцога под руку и позволив провести ее по последнему лестничному маршу. И нет, она не чувствовала себя виноватой. Боже, ведь она женщина, а не девочка. Она женщина со своими чувствами и потребностями, и страстным желанием хоть раз в жизни стать частью романтической атмосферы дня святого Валентина.
Они прошлись вдоль одной стороны галереи и вернулись по другой, смиренно рассматривая картины, которые он освещал, подняв вверх канделябр. Они едва обменялись парой слов. Но Клэр потихоньку наслаждалась тем, что ее рука лежит на твердой мужской руке, тем, что они наедине, и тем, что она его пара. Независимо от того, что сейчас могло происходить там, внизу, независимо от того, что он думал или чувствовал, решила Клэр, она насладится каждой минутой, проведенной с ним. Она вообразит, что они принадлежат друг другу, что они нечто большее, чем валентины на три дня.
— Поскольку, Клэр, нам не удалось убедить себя, что мы – великие приверженцы искусства, — сказал он, когда они остановились у последней картины, изображающей всадника на лошади и свору охотничьих собак, — Мы должны придумать, как нам развлечься до конца этого вечера.
Она напряглась.
— Может присядем на скамью под окном и обменяемся рассказами о себе? – спросил он.
Она покорно села, он устроился рядом, их колени слегка соприкоснулись.
— Сколько вам лет? – спросил он.
— Двадцать восемь, — ответила она, изумленно посмотрев на него.
— И почему в двадцать восемь вы не замужем, Клэр? – снова спросил он.
Потому, что никто не позвал, подумала она. Но не смогла произнести это вслух.
— За прошедшие полтора дня я не заметил никаких недостатков ни в вашем облике, ни в характере, — продолжил он, — Более того, должен отметить, что вы достаточно красивы.
Это был не слишком щедрый комплимент, но он согрел ее до кончиков пальцев на ногах.
— Мой отец был болен, — ответила она, — Он нуждался во мне. Его не стало полтора года назад.
— Не стало? – задумчиво сказал он, — его темные глаза блуждали по ее лицу и волосам. |