Стоявшие на крыльце лучшие люди стали возвращаться в переднюю, скоро должно было начаться заседание думы. Расталкивая стольников, к Хитрово протиснулся брат Иван.

— Наша взяла! — горячо воскликнул он, стискивая Богдана в своих объятиях. — Иди, брат, скоро государь выйдет. Сразу возвращайся домой, я всех своих оповещу. Ох, и пир сегодня закатят Хитрово!

В палате, где должно было начаться думское собрание, царила обстановка важной серьёзности. Сначала бояре заняли свои места на лавках возле стены, и ближе всех к трону — князья Черкасские, Воротынские, Трубецкие. За боярами степенно заняли свои места окольничие, за ними — думные дворяне и дьяки.

Хитрово вошёл в палату, и все устремили на него взгляды. Одни смотрели на него, как на выскочку, худую кость, случаем вошедшего в милость царю. Другие, это были думные дворяне, которым окольничество вряд ли светило, злобясь, ему завидовали. Единственным, кто обрадовался Хитрово, был Федор Ртищев. С ним рядом и сел на парчовую лавку новый окольничий.

Двери палаты отворились и, бережно ступая, в неё вошел государь, а за ним, отстав на полшага, следовал дворецкий боярин Морозов. Все поднялись и поприветствовали царя земным поклоном. Он сел в кресло в углу палаты и зорко оглядел собравшихся.

— Все ли на месте? — спросил Алексей Михайлович. Опоздавших, тем более отсутствующих, он строго наказывал.

По думе прошелестел легкий шорох, все завозились, запереглядывались. Думные дьяки, которым садиться не полагалось, вытянув шеи, начали пересчитывать думцев по головам.

— Нет князя Григория Ромодановского, — возвестил дьяк Гавренев.

Алексей Михайлович нахмурился: Ромодановский, при многих достоинствах, был склонен к своевольству, пора бы его осадить, но самому делать это не хотелось, и он выжидательно посмотрел на Морозова.

— Может приставов к нему на дом послать? — предложил дворецкий. Посылка приставов на дом была предупреждением о возможной и скорой опале.

Государь задумался, готовясь вынести приговор, но двери распахнулись, и появился весьма взволнованный князь Ромодановский.

— Не изволь гневаться, великий государь! — воскликнул он, совершив земной поклон. — Добрая весть от воеводы Плещеева из Путивля! — и подал грамоту Алексею Михайловичу.

Царь развернул свиток с начала, но читать не стал и приказал Волюшанинову:

— Огласи, дьяк!

— … послал гетман коронной Николай Потоцкий в Запороги на самовольных казаков запорожских черкас на казацкого гетмана Хмельницкого сына своего Степана, а с ним послал польских ратных людей и реестровых казаков полем тысяч с пять, да рекою Днепром в чолнах реестровых же казаков с тысяч пять же. И как де, государь, те польские ратные люди пришли с гетманским сыном со Степаном к урочищу к Жёлтым Водам, и тех де, государь, польских ратных людей у Жёлтых Вод самовольные казаки, сложась вместе с татары, всех побили, а и иных и в полон поймали, а гетманского сына Потоцкого взяли в полон жива…

Новость приятно поразила всех, государь каменно восседавший на своём месте, заерзал в кресле, думные люди заволновались, даже старый князь Черкасский, обычно спавший, уткнувшись бородой в набалдашник своей палки, открыл глаза и приложил к уху ладошку. Известие о казацком восстании на Украине и смычке с ним крымских татар говорило, что всегдашним злодеям Руси этим летом будет не до набегов на русскую землю. Была и еще одна, пожалуй, главная значимость, происходящего на Украине: после смуты поляки удерживали за собой Смоленск и многие исконно русские земли. Их необходимо было отвоевать, и восстание, при благоприятном для казаков развитии, могло бы сильно помочь этому делу, над которым государь и дума мыслили давно. Царь православной Руси с затаённым гневом взирал на то, как его единоверцев преследуют на Украине польские католики и униаты, и все православные патриархи постоянно внушали ему, что этому нужно положить конец.