— Моей Марии Ильиничне понравился твой вчерашний поклон, — улыбаясь, молвил он. — Сказала, что ты не утомил её, поклонился и вышел вон. Иные, как попадут к царице, так норовят измучить её лестью, а то и просьбишками.

— Государыня милостива ко мне, — сказал Хитрово и поясно поклонился.

Царь лукаво посмотрел на него и спросил:

— Ну, и каково быть окольничим? Там возле крыльца, — государь указал рукой в окно, — вон, сколько толпится стольников. Все тщатся взлететь, да крылья далеко не у всех вырастают. Мыслю, что я в тебе, Богдан, не ошибся.

Хитрово упал на колени и коснулся лбом яркого персидского ковра.

— Великий государь! Все мои помыслы — служить тебе, не щадя живота своего!

— Встань, Богдан, — молвил государь. — Верю, что не ошибся в тебе. Большие дела предстоят, и для них нужны новые люди, такие, кто свободен от воспоминаний времён лжецарей и Смуты.

Слова царя были Богдану Матвеевичу вполне понятны. Алексей Михайлович венчался на царство шестнадцатилетним юношей, и сильные люди — Морозов, Хованский связали его клятвенным обязательством за любые преступления людей вельможных родов не казнить смертью, а только ссылать в заточение. Эта клятва, данная царём Алексеем, так же как и его отцом Михаилом, была для него всегда тягостным напоминанием о допущенном слабодушии.

— Я не в силах долго гневаться на Бориса Ивановича, — сказал царь. — Мой дядька, как себя помню, он всегда рядом. На него жалуются. Сегодня не успел от утрени выйти, суют под нос ворох челобитных. Обложили соль по совету Морозова, а что из этого выйдет, не ведаю.

Алексей Михайлович замолчал и потупился. Любимый кот царя прыгнул ему на колени и заурчал.

— У тебя недалече от нового града Синбирска соляные промыслы в Надеином Усолье. Виноват я перед Надеей Светешниковым, не доглядел, умер гость на правеже. Сейчас промыслами его сын владеет. Ты проведай его дела в Усолье. И отпиши, что он желает.

— Сделаю, великий государь, — сказал Хитрово.

— Град строй, но и другие дела не упускай. Смотри за ясачными людьми, что-то худо от них куньи меха идут. Пользуйся моим указом: кто из язычников примет православие, тот на пять лет свободен от ясачной подати. Но ни татар, ни чуваш к нашей вере не тесни.

— Просьбишка у меня, великий государь, — сказал Хитрово. — На соборную церковь в Синбирске добрый пастырь нужен.

Эти слова пришлись Алексею Михайловичу по душе. Он был истовым христианином и назубок знал церковную службу так, что даже вмешивался в исполнение обрядов, если они неправильно проводились. А такое случалось даже в присутствии царя.

— Скажу Ивану Неронову, чтобы подобрал попа из своего окружения, — сказал государь. — Вчера он мне представил лопатицкого Аввакума, которого с места воевода вышиб.

— Я его видел у Ртищева.

— Как он тебе показался? — заинтересовался Алексей Михайлович. — Может на Синбирск годится?

Возможность иметь рядом с собой иерея бунташного нрава не вдохновила окольничего.

— Сей протопоп дерзок с начальными людьми. Опасаюсь, как бы он на границе не учинил смуту.

— Ужели он на такое способен? — удивился Алексей Михайлович.

— Тебе ведомо, великий государь, что люди на черте не по своей воле нарушают предписанные церковью обряды. Аввакум в вере неистов, вся опасность в этом.

— Добро, — сказал Алексей Михайлович, чуток поразмыслив. — Неронов даст тебе покладистого иерея.