— Был, был, — нетерпеливо отозвался Кият. — Да только люди эти подлыми нечестивцами оказались.

— Хан-ага! — опять возмутился Михайла. — А кто тебе дал право взять их и послать на войну? Если бы ты не угнал их на Атрек и не отправил в поход против каджаров, то они и овец бы твоих не тронули!

— Разве я их взял? — не сдавался Кият.

— Не ты, так твои сыновья. Так что, яшули, давай не упорствуй. Завтра же веди на пакетботик всех моих людей, и я отвезу их к себе на Огурджинский…

Михайла обиженно замолчал, чай даже перестал пить и к еде не притронулся. Кият, потчуя его и уговаривая, чтобы не обижался по пустякам, думал: «Прав он, прав. Ему теперь огурджали принадлежат».

— Хан-ага, — предложил Михайла. — Давай так: чтобы мне было спокойно и тебе тоже, — напишем бумагу о том, что все огурджинские числятся за мной и только я один могу ими распоряжаться, как захочу.

— Атеке! — громко крикнул старец, — приведи Абдуллу, пусть возьмёт с собой калам с чернильницей и бумагу!

Абдулла вскоре явился. Сел в сторонке, приготовился к делу. Михайла, не зная, сколько человек с Огурджинского у хана, задумался немного и неуверенно спросил:

— Кроме Кеймира, кто ещё у тебя, яшули?

— А откуда ты взял, что Кеймир у меня? — притворно удивился Кият.

— Ты думаешь, хан-ага, кроме тебя, никто ничего не знает! Сын его, Веллек, на пакетботе сидит, ждёт не дождётся, когда отца его приведу. Так кто ещё, хан-ага?

— Давай пиши, Абдулла, — старец кивнул слуге. Записали двенадцать человек.

— Ну вот, хан-ага, это по-нашему, — обрадовался купец. — Завтра же утречком пусть твои нукеры приведут всех ко мне на пакетбот. А теперь и о торговых делах можно побалакать. Сказывай, сколько тулунов приготовил этой самой пырдюм? — Михайла озорно засмеялся. — Ну и словечки у вас, яшули! Не могли по-иному, что ли, эту первосортную нефть назвать!

Ночевал гость тут же, в белой патриаршей юрте. Ночью просыпался и слышал в темноте, как тяжело, беспокойно ворочается Кият. Думал с сожалением: «Надо было податься на пакетбот, пусть бы хан со своей Тувак спал. А то вишь — как без неё сопит, а она в другой юрте — со служанкой». Отдалённые выстрелы, блеянье овец, лай собак и ишачий рёв долго не давали ему уснуть. Лишь далеко за полночь забылся в глубоком сне. И проснулся от тревожных голосов на дворе. Сбросив с себя одеяло, надел сапоги, выскочил наружу. Около пристани толпился народ. Михаила увидел в толпе растерянного Веллека.

— Люди говорят, отец мой убежал… Врут они! Хан не хочет отдать его. Урус-хан, выручи отца!

Кият тоже был здесь. С ним стояли Кадыр-Мамед и несколько нукеров.

— Хан-ага, что сие значит? — обиженно спросил Михайла. — Не заговор ли какой?

— Заговор, заговор, — уныло проговорил старец. — Только не против тебя заговор, а против меня. Этой ночью Кеймир-хан сбежал. Говорят, сам онбаши, главный надсмотрщик, снял с него цепи, посадил в киржим и уплыл с ним.

— Да… свежо преданьице, да верится с трудом, — усомнился Михайла. — А другие, значит, не сбежали? Здесь они?

— Другие все здесь. Вон сидят на твоём корабле, посмотри!

— Старосту надо отыскать, хан-ага! — твёрдо заявил Михайла. — Давай не будем терять дружбу из-за него! Найдёшь, коли захочешь!

— Найдём, найдём, всё равно найдём, — твердил Кият так растерянно, что купец перестал сомневаться в бегстве пальвана.