— Ну, вот и хорошо, — удовлетворённо проговорил Путятин. — А теперь прошу беспрекословно выполнять сие обязательство. Ежели что непонятно — спрашивайте.

Он с улыбкой посмотрел на шах-заде и спросил его:

— Вы довольны, принц?

— Да, господин, — отозвался тот. — Я сообщу обо всём, что видели мои глаза, Ардашир-мирзе. Теперь скажите, господин капитан, где Кият?

Путятин кивком пригласил шах-заде следовать за ним. Спустившись вниз, к матросским кубрикам, они остановились у двери, на которой висел замок. Часовой сделал шаг в сторону, а боцман загремел ключа ути и, отворив дверь, сказал:

— Тут они оба. Никуда не денутся.

— Как самочувствие, Кият-ага? — посмеиваясь, спросил Путятин.

Старец смерил его сухим горящим взглядом и гордо отвернулся. Якши-Мамед пригрозил:

— Ты за всё ответишь, капитан!

— Напрасно вы, Кият-ага, упорствуете, — пожурил начальник эскадры. — Сын ваш виновен — и понесёт наказание. Вам бы следовало остаться дома. Не солидно с вашей стороны. Такой почтенный человек — и вдруг…

— Ай, закрой дверь, — нетерпеливо бросил Якши-Мамед.

Когда командир эскадры и шах-заде вновь поднялись на палубу, гость попросил, чтобы выдали ему Якши-Мамеда.

— Нельзя, нельзя! — строго возразил Путятин. — И не просите. Таких строптивцев мы сами с удовольствием судим.

— Господин, а где ещё один хан… Махтумкули-сердар? — спросил шах-заде.

— Кто такой? — удивился Путятин. — Такого я не знаю. Ну-ка, Кадыр, поди сюда. Вот шах-заде спрашивает о каком-то сердаре.

— Есть такой, ваше высокоблагородие. Да только он у нас вроде святого: все его боятся.

— Он главный зачинщик всех бед! — выразительно выговорил шах-заде. — Если его не свяжем клятвой, опять беспорядки начнутся!

— Господин принц, — устало попросил Путятин, — поручаю это вам. У меня, слава богу, и других дел много. Не обессудьте и… не забудьте кланяться от меня вашему Ардашир-мирзе.

Шах-заде приложил ладони к сердцу и спустился в большую парусную лодку.

В войске туркмен, стоявшем лагерем по северному берегу Гургена, был полный разброд. Едва русские арестовали Якши-Мамеда, часть джигитов отправилась на Атрек. А когда маслахат лишил Махтумкули-хана права командовать туркменским ополчением — подались в Гасан-Куди ещё три сотни всадников. Потом стало известно о том, что урусы увезли в Баку Якши-Мамеда и самого Кият-хана, а главным человеком на побережье сделали Кадыр-Мамеда.

Эта весть породила беспорядков ещё больше. Джигиты, кто в мирные дни занимался рыболовством, нефтяным и тюленьим промыслами, сразу приняли сторону Кадыра и тоже отправились в Гасан-Кули, чтобы побыстрее возобновить торги с русскими купцами. В боевом стане остались лишь несколько юзбаши и земледельцы-чомуры, пшеница которых росла по берегам Гургена. Приближалась пора жатвы, но Ар-дашир-мирза стоял со своей конницей по ту сторону реки и грозил: если он не увидит у своих ног с поклоном Махтумкули-сердара и дервиша-ишана, то все посевы туркмен будут преданы огню. Чомуры, дабы умилостивить Ардашир-мирзу, собрали семь тысяч реалов, но шах-заде пешкеш не принял и отправил вместе с чомурами за Махтумкули-ханом своего ближайшего помощника Афгани-хана.

Сердар, лишённый войска и почестей, коротал время в обществе святого дервиша Али-Бакара. Ещё год назад, расправившись с Михайлой Герасимовым, святой дервиш прибыл на Атрек. В ту пору Махтумкули-хан гневно прогнал от себя ишана Мамед-Тагана-кази, как исполнителя воли урусов, и назвал святым ишаном дервиша Али-Бакара.