Проклинают свои неудачи,

         Вспоминают московскую Русь.

         И я сам, опустясь головою,

         Заливаю глаза вином,

         Чтоб не видеть в лицо роковое,

         Чтоб подумать хоть миг об ином.

         Что-то всеми навек утрачено.

         Май мой синий! Июнь голубой!

         Не с того ль так чадит мертвячиной

         Над пропащею этой гульбой.

         Ах, сегодня так весело россам,

         Самогонного спирта – река.

         Гармонист с провалившимся носом

         Им про Волгу поет и про Чека.

         Что-то злое во взорах безумных,

         Непокорное в громких речах.

         Жалко им тех дурашливых, юных,

         Что сгубили свою жизнь сгоряча.

         Жалко им, что октябрь суровый

         Обманул их в своей пурге.

         И уж удалью точится новый

         Крепко спрятанный нож в сапоге.

         Где ж вы те, что ушли далече?

         Ярко ль светят вам наши лучи?

         Гармонист спиртом сифилис лечит,

          Что в киргизских степях получил.

         Нет! таких не подмять, не рассеять,

         Бесшабашность им гнилью дана.

         Ты, Рассея моя… Рас… сея…

         Азиатская сторона!

    1922

«Эта улица мне знакома…»

         Эта улица мне знакома,

         И знаком этот низенький дом.

         Проводов голубая солома

         Опрокинулась над окном.

         Были годы тяжелых бедствий,

         Годы буйных, безумных сил.

         Вспомнил я деревенское детство,

         Вспомнил я деревенскую синь.

         Не искал я ни славы, ни покоя,

         Я с тщетой этой славы знаком.

         А сейчас, как глаза закрою,

         Вижу только родительский дом.

         Вижу сад в голубых накрапах,

         Тихо август прилег ко плетню,

         Держат липы в зеленых лапах

         Птичий гомон и щебетню.