Обращает на себя внимание отсутствие в депеше Лефорта фразы, обнаруженной в депешах К. Рондо и Вестфалена. К. Рондо вложил в уста императрицы обещание ее соблюдать пункты кондиций «всю жизнь», а в депеше Вестфалена это обязательство звучало так: «Я их свято хранить буду до конца моей жизни».

В ответной речи Анны Иоанновны наличествуют слова, из которых следуют претензии ее на самодержавие: она была уверена «в неизменном усердии и верности вашей к государыне и отечеству».

Явным нарушением кондицией было и объявление себя шефом Преображенского полка и эскадрона кавалергардов. Четвертый пункт подписанных ею кондиций гласил: «…гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного тайного совета».

Вряд ли члены Верховного тайного совета, не говоря уже о проницательном Д. М. Голицыне, не заметили дважды нарушенных Анной Иоанновной кондиций, но промолчали. Почему? Осмелюсь высказать догадку: вероятно потому, что отвага, проявленная при составлении кондиций, покинула «верховников» во время непосредственного контакта с императрицей, когда эта отвага уступила рабской покорности монархине. Понадобилось целое столетие, чтобы появились декабристы, созревшие для внедрения в России республиканских порядков.

Торжественный въезд Анны Иоанновны в Москву состоялся через четыре дня после похорон Петра II и через день после аудиенции «верховников», вельмож и генералитета – 15 февраля, в воскресенье. По своей пышности и торжественности москвичам не доводилось наблюдать ничего подобного, и эту пышность следует тоже рассматривать как шаг к отмене кондиций и утверждения абсолютизма.

Шествие открывал батальон Преображенского полка, за ним следовали кареты вельмож, в трех из них восседали фельдмаршалы Долгоруков, М. М. Голицын и Трубецкой, далее шествовали четыре камер лакея, за ними – семь карет, в четырех из которых сидели придворные дамы, привезенные из Курляндии, а три были пустыми.

Императрица ехала в большой, богато украшенной карете с придворными лакеями, четырьмя арапами и скороходами. Шествие замыкала гренадерская рота гвардейского Семеновского полка. Въезд в Земляной город сопровождался залпом из 71 орудия.

У триумфальных ворот в Китай город императрицу встречали синодалы во главе с вице президентом Синода Феофаном Прокоповичем. В Кремле императрица под звон колоколов отправилась в Успенский собор, у входа в который в парадных мундирах стояли сенаторы, президенты и члены коллегий. Вход в собор сопровождался залпом из 101 орудия.

Феофан Прокопович подготовил приветственную речь, но министры Верховного тайного совета запретили ее произносить, и он ее текст вручил императрице. Как человек, превосходно владевший пером, он изложил жизненный путь императрицы, не забыв упомянуть о вдовьей судьбе и житейских лишениях в Курляндии, о притеснениях от неблагодарного раба и весьма «безбожного злодея», под которым подразумевался Меншиков.

Смысл речи Феофана Прокоповича был сформулирован в следующем абзаце: «Твое персональное состояние всему миру известно: кто же, смотря на оное, не воздохнул, видя порфирородную особу, в самом цвету лет своих впадшую в сиротство отшествием державных родителей, тоску вдовства приемшую лишением любезнейшего подружия, не по достоинству рода пропитание имущую, но и, что воспомянуть ужасно, сверх многих неприятных приключений от неблагодарного раба и весьма безбожного злодея страх, тесноту и неслыханное гонение претерпевшую».

Хотя В. Л. Долгоруков поселился рядом с покоями императрицы и не спускал с нее глаз, ей удавалось получать достоверную информацию о четко определившемся конфликте между «верховниками» и шляхетством, в котором перевес клонился к шляхетству.