И тут на выручку снова пришла Ангелина и передача Правда. Съемки с камер на доспехах и бронемашинах оперативно доставляли в студию, расположившуюся на борту Гнева империи, и оттуда же шло вещание, показывающее героическую оборону того, что осталось от Львова.

Вот только сколь бы мы не отвлекали силы искаженных, их было просто слишком много. Если в первые сутки действия фрегата и группировки Суворова мне казались смешными и бесполезными, на фоне наших наземных успехов, то на четвертый день обороны крепости на обломках я понял, что единственное, что нас еще спасает – флот.

Держась на минимальной допустимой высоте фрегат стирал в порошок особенно мощных одиночных искаженных, выманивая на минные поля тех, чьи щиты оказывался не в состоянии пробить. Время от времени мне приходилось вылетать на Фениксе, создавая под брюхом перехватчика огненный плавник, разрезающий особенно крупных тварей, с которыми не могли справится ни снаряды, ни мины.

Если с обычными, человекообразными тварями помогали даже противопехотные рассеиваемые на большой площади нажимные мины, то против особенных искаженных даже тяжелые, которые я бы назвал противотанковыми, оказывались не особенно эффективны. Огненные струи, которые должны были пробить дно техники и выжечь экипаж, просто гейзерами кипящей крови и ошметков плоти вздымались вверх, а монстры продолжали ползти, быстро заращивая дыры.

А на пятый день, когда положение стало особенно тяжелым, на горизонте появилось ползущее мясное поле. Перед ним спешили крупные твари, толстяки и лужи, тысячами они словно пытались убежать от нагонявшего их моря перемешенных костей, обломков зданий, опоясывающих их мышц и сваленных в кучу деревьев.

– Не приближаться! – донесся до меня напряженный голос Романа. – Есть сведенья что эта дрянь бьёт щупальцами на триста метров!

Эта информация стала для меня шоком. Почти полкилометра, хотя при такой массе и неестественной поддержке всей конструкции полями диссонанса могло быть и хуже. Вот только мой клинок, даже при максимальном усилении с Гнева империи, на полкилометра не выдвигался. И единственное что нас пока спасало – приближающееся бедствие никуда не спешило.

– Что прикажете? – спросил у меня ошалевший от увиденного Василий.

– А есть другие варианты? – усмехнулся я, глядя на заполонившую все от горизонта до горизонта ползущую к нам живую массу. – Огонь из всех орудий. Мин и снарядов не жалеть. Расходуйте всё, отступать будем налегке.

– Понял вас, ваше высочество. – кивнул Строганов. – Пленных не брать, патронов не жалеть! Огонь из всего что достает до врага!

Это был практически бесполезный, отчаянный шаг, но иначе было нельзя. Я же тоже не жалел времени даром и рыл, рыл без конца, выкидывая пласты земли в несколько тонн весом, лишь бы расширить и углубить ров перед нашими позициями. Остановить монстра я даже не надеялся, но хоть слегка замедлить, выиграв время нашим тыловым частям и до последнего не желавшим убираться с войны идиотам гражданским.

Артиллерийская канонада не прекращалась ни на секунду на протяжении почти суток. Плотность огня была такой что срезало даже случайных толстяков и лужи, попавшие под огонь. Но основного противника это конечно остановить не могло, лишь замедлить, заставив отдергиваться и терять щупальца под взрывами мин и снарядов.

И несмотря на то, что скорость твари составляла считанные сотни метров в час, приближалась она всё равно слишком быстро. А еще – неотвратимо, как настоящее природное бедствие, правда от природы в этом противоестественном монстре не было совершенно ничего живого.

За каждую минуту, за каждую выигранную секунду я был благодарен каждому из бойцов на передовой. Они не хотели уходить, не хотели покидать позиции, и начали отступление только когда заканчивались боеприпасы, под гневными и одновременно опекающими взглядами отцов командиров.