– Хорошо. Я уже составила приблизительный список, с кем будет общаться проще всего. Что мне делать с запросами относительно служащих тайной канцелярии? – поинтересовалась девушка. – Мы же не сможем показывать их лица. Да и голос придется менять. Не спиной же к камере их сажать?

– Можно и спиной. – пожав плечами ответил я. – Доверия к таким записям будет немного, но, если их окажется не больше одной двух десятых, в общем объеме это останется незаметно. К слову, докторов, которые согласятся пойти на сотрудничество тоже не должно быть много. И график съемок нужно составить так, чтобы врачам пришлось ждать окончания интервью пациентов. Чтобы они пересекались и видели тех, кому они причинили вред.

– Не слишком жестоко? – удивленно посмотрела на меня Ангелина.

– Даже слишком мягко. – фыркнув заметила Мальвина. – Эти твари должны гореть в аду, и так чтобы он начался еще при жизни.

По большей части я с ней был совершенно согласен. Да, польза от экспериментов представлялась колоссальной, такие точные и бесчеловечные опыты не проводил никто на земле. По крайней мере в этой версии земли. Их результаты могли лечь в основу целой отрасли, как фармакологии, так и прикладного резонанса. Вот только для этого придется почти всех выживших оставить под присмотром в отдельных учреждениях.

Конечно, никто не собирался выпускать их из страны. Даже давать свободу перемещения вне охраняемых зданий, совмещающих тюрьмы, общежития и лаборатории. Но вставал вопрос этичности не только их, но и наших действий. Ведь мы прикрывали преступников, сгубивших сотни невинных.

Но я по этому поводу не переживал. Изменить прошлое не в моей власти, и единственное что я могу – проконтролировать настоящее, чтобы у нас появилась надежда на хорошее будущее. А его невозможно построить без собственной медицины для империи. С орденом надо покончить, и сейчас мы готовили механизм для удара.

На протяжении нескольких дней мы готовились, разбирали документы, встречались с людьми и записывали интервью. Некоторые – по деловому сухие, скорее отчеты о проделанной работе, чем описания из жизни. Другие – полные слез и страдания переживших этот ужас, потерявших родных и близких. Третьи, хоть и очень редко – с мольбой о прощении за совершённые преступления.

Ангелина, в начале чувствовавшая себя вполне по боевому, через некоторое время начала просить перерывы, в которые я баюкал ее в объятьях, успокаивая. Увы, но только она могла брать интервью и оставаться в кадре. Нас с Марией публично рядом быть ен могло. И потому что мы сторона заинтересованная, и потому что отношение к нашей семье позднее станет отношением к правящему роду.

– Давай поговорим о чем нибудь не связанным… со всем этим. – устало попросила Ангелина, в очередной раз сидя у меня на коленях.

– О чем например? – чуть нахмурившись спросил я, сейчас все мои мысли были заняты делом, и с ходу придумать тему для разговора не получалось.

– Да о чем угодно, хоть о нас с тобой. – сильнее прижимаясь ко мне попросила девушка. Для того чтобы ее не беспокоить приходилось вливать энергию по капле, так что время у нас было.

– Это тема благодатная. – усмехнулся я, придумывая как к ней подойти. – Кажется, вы с Марией поладили. Даже слишком удачно. Как бы я не оказался лишним…

– Фу. – фыркнула Ангелина, спрятав лицо у меня на груди. И через несколько секунд я с облегчением услышал смешок. – Правда боишься?

– На самом деле не очень. Ведь я точно знаю, что лучше меня на этом свете никого нет. – усмехнулся я, за что тут же получил шутливый удар кулачком.

– Мог бы и подыграть, чурбан стоеросовый. – буркнула Ангелина.