Тогда мессир Гервей Леон, заметив, что с его стороны сражающиеся действуют в ужасном беспорядке и поэтому долго устоять не могут, велел отступить. Воины, привыкшие исполнять военные приказания, отступили в порядке, но горожане, не понимая, с какою точностью нужно исполнять повеления во время сражения, в беспорядке замешались в ряды французов, без начальника, следственно без всякого согласия и единодушия нападали или отступали. Поэтому много из них было убито, и еще более взято в плен, воины же, отступая в порядке, вошли в город с небольшим уроном, тогда как горожан было сто убитых, двести раненых и столько же попавших в плен.
Следствием этого сражения был сильный ропот горожан против воинов за то, что будто они их оставили на совершенную погибель. До того, что они желая спасти свое имущество, подверженное грабежу, и выкупить своих отцов, сыновей и друзей из плена, вступили в тайные сношения с герцогом Иоанном, обещая, ежели французы, пощадив их жизни и имущество, и возвратят пленных, отворить одни ворота города, чтобы осаждающие могли войти в город, и взять герцога Монтфорского в его дворце. Предложения эти были слишком выгодны для герцога нормандского, чтобы он не воспользовался ими. Словом, условия скоро были заключены, и в назначенный день французы вошли в отворенные для них ворота, и прежде нежели герцог Монтфорский мог думать о защите, его взяли и отвели в лагерь, обещание было исполнено, они малейшего вреда городу не сделали. Король Блуа, оставив свой сильный гарнизон в Нанте, возвратился со своим племянником к королю Филиппу Валуа, который чрезвычайно обрадовался, что виновник этой вновь возгоревшейся войны попался к нему в руки, и приказал заключить графа Монтфорского в Луврскую башню, как преступника и изменника.
Во время этих происшествий в Нанте и Париже, в конце декабря 1341 года Эдуард, узнав, что военные действия начались между Францией и Британией, готовился по своему обещанию послать вспомогательное войско своему новому подданному, как вдруг Иоанн Нефвиль приехал однажды утром в Невкастль, где, как мы уже сказали, он был губернатором, известил короля, что по большому стечению собственных дел своих, он не в со стоянии в настоящее время разбирать дела других.
Мы уже сказали выше, с какой готовностью все друзья короля Давида по любви к нему или ненависти к Эдуарду спешили принять участие в его делах. Поэтому вскоре его армия составилась из шестидесяти пяти тысяч войск, между которыми находилось три тысячи рыцарей. Король вошел в Англию, оставив слева замок Роксбург, который был на стороне англичан, и город Бервич, где заперся Эдуард Балиоль, его соперник, и расположился лагерем перед крепостью Невкастль на реке Тинь. Поход этот начался не совсем под счастливыми предзнаменованиями, потому что в тот самый вечер, когда прибыл король Давид со своими войсками, сильный отряд осажденных сделал вылазку через потаенный выход, проник в центр шотландского лагеря и, захватив в постели графа Мюррая, увел его пленником в город. Храбрый этот рыцарь наследовал после отца своего регентство по несовершеннолетию короля Давида, любовь к отечеству и верность своему государю. На другой день Давид велел идти на приступ, но после двухчасового сражения у заставы города, он принужден был отступить с большими потерями своих воинов, и отправился к Дураму.
Лишь только Иоанн Нефвиль, начальствующий в Невкастле, увидел удаляющегося неприятеля, то, оседлав самого лучшего своего коня, проселочными дорогами, которые были только известны местным жителям, в пять дней прибыл в Шертсей, где тогда находился король Англии. Он был первым вестником этого нападения, и король поспешил, в свою очередь, сделать воззвание, заключающееся в вызове всех англичан, начиная от пятнадцатилетнего и до шестидесятилетнего возраста. Но желая лично удостовериться в силах неприятеля и узнать его намерения, он назначил пункт соединения своим рыцарям, оруженосцам и встал войском под Портумберландом, а сам отправился морем в Бервик. И лишь только приехал в него, то узнал, что Дурам был взят приступом, и все жители города без пощады и выкупа преданы смерти, не исключая монахов, женщин и детей, без всякого уважения к святым местам, многие были сожжены в церквах, где искали убежища. |